— Да. Так я и думал. И думаю до сих пор. Что-то освободило мой разум, позволив ему двигаться вспять по мировым линиям, взглянуть на ушедшие века глазами других людей, побывать гостем в чужом мозгу. Мимолётный гость, быстро приходящий и уходящий. В том-то и беда, что нет возможности оставаться там столько, сколько захочешь, равно как и нет возможности выбрать, куда отправишься.
— Тибетцы, — сказал ему Феррис, — утверждают, что некоторые из их монахов могут так делать. Они называют это Внешним Поиском.
Мартин кивнул.
— Я знаю. Есть и другие традиции. Я не думаю, что у людей часто встречается такой талант.
— Скажи мне, Эд, ты когда-нибудь обращался по этому поводу к психологу?
— Да, даже к нескольким. Я довольно подробно обсуждал это с психологом Кавендишем.
— И что он думает?
Мартин пожал плечами.
— Он сказал, что это либо галлюцинация, либо настоящий дикий талант, похожий на экстрасенсорику. Если галлюцинация, то мне не стоит больше этим заниматься. Если это происходит на самом деле, то я определённо не должен пробовать это снова.
— Это опасно, Мартин. Мы не знаем, каковы нагрузки, мы не знаем, что могут сделать повторяющиеся вторжения других ментальных матриц с этой тонкой сетью импульсов, которую мы называем индивидуальным сознанием… Это опасно. Поверь мне!
Феррис пристально посмотрел на него:
— Ты последовал его совету?
— Да, — ответил Мартин. — После общением с Кавендишем прошло два года, и все эти годы я не пользовался своим даром. Но теперь…
Его взгляд скользнул по страницам перевода, и Феррис поймал его взгляд.
— Значит, именно эта стела снова вывела тебя из себя?
— Да, в некотором смысле. Эти упоминания о мудрецах, Повелителях Утра, — они придают ещё больше притягательности тайне майя.
И Мартин страстно продолжил:
— Это всё ещё остаётся тайной — ты же знаешь! Один индейский народ внезапно, по-видимому, спонтанно, превратился в расу архитекторов, математиков, астрономов! Изобрёл точный календарь за тысячу лет до появления христианства, точно рассчитали синодический год Венеры, построил великолепные, украшенные скульптурами города. Почему они вдруг так развились? Почему?
— Когда-нибудь мы найдём ответ на все твои «почему», — сказал Феррис.
— Сможем ли? Мы копались в этих руинах десятилетиями, а тайн становилось только больше. Но если бы я мог хотя бы на мгновение заглянуть в прошлое…
Он поднял глаза и увидел выражение лица Ферриса. Он замолчал, а затем, спустя мгновение, безрадостно рассмеялся.
— Хорошо, Феррис. Давай, говори, что думаешь.
— Я думаю, ты слишком много работал, Эд, — осторожно сказал Феррис. — Я думаю, тебе нужно отдохнуть от археологии, хотя бы на время.
— Другими словами, я и мои сны с перемещением во времени — сумасшествие.
— Я этого не говорил! И я так не думаю! Я не закоснелый научный догматик 19-го века, и я прекрасно знаю, что Рейн и ребята из парапсихологии обнаружили какие-то странные способности. Но это…
Он помолчал, очень тщательно подбирая слова:
— У всех нас бывают странные воспоминания, Эд. Сам акт воспоминания — это своего рода мысленное путешествие во времени, проецирование своего сознания в прошлое. Но я думаю, что человек может слишком сильно зацикливаться на этих странных видениях. Прямо сейчас ты слишком сильно зацикливаешься на этих загадках майя. Я бы лёг в постель и постарался забыть об этом.
И озабоченно добавил:
— И, ради бога, не рассказывай об этом нашим индейцам, а то они в суеверной панике удерут отсюда.
Мартин с горечью произнёс:
— Я не настолько сумасшедший.
Теперь он жалел, что вообще что-то сказал. Ему следовало бы научиться не делать так, потому что люди всегда реагировали подобным образом — все, за исключением нескольких психологов, которые знали о разуме достаточно, чтобы не быть слишком уверенными.
Он сказал:
— Ладно, — и лёг на свою койку, плотно задёрнув москитную сетку. — Доволен? Спокойной ночи.
Феррис на мгновение замешкался.
— Знаешь, Эд, я не подразумевал, что ты сумасшедший.
— О, конечно, я это знаю.
— Что ж, тогда спокойной ночи.
— Феррис…
— Что?
— Ты знаешь, я могу так делать.
Феррис посмотрел на него сверху вниз и, казалось, попытался придумать, что на это сказать. Затем он повернулся и вышел.
Мартин, лёжа во влажной темноте, думал, что стоило держать рот на замке. С тех пор как он в детстве рассказывал другим подросткам о том, что он «видел», реакция всегда была одинаковой.