— Это ты его убил! — громко кричал Сераф, только в зачарованном ущелье все звуки тут же стихали. — Ты убил их всех, но я отмщу! За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей! Я отмщу за всех! Подойди же ко мне! Ближе! Ближе!
Ферендир замер в нерешительности. «За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей…»
В своем личном кошмаре наставник считал, что убили не только всех служителей храма и Каменных Стражей, но и Дезриэля с Ферендиром тоже. Теперь же Сераф завязал бой с воображаемыми слаанешитами и их предводителем, мстил за погибших товарищей!
Ферендир понимал, что двигало Серафом: тот хотел уравновесить гору тел напрасно убитых аларитов осмысленной расправой над их убийцами. Тем не менее юноша в ужасе смотрел, как из Серафа хлестали эмоции, словно вода из прохудившегося корыта. На таком знакомом лице читались глубокое горе, горечь, гнев, ярость. Пока Сераф неистово сражался с воображаемыми врагами, все внутренние преграды на пути бурных эмоций пали — он больше не пытался сдерживаться.
«Он сдался! — ужаснулся Ферендир. — Считает, что это конец. Воображает, что мы мертвы, что уцелел только он, да и сам-то скоро погибнет. Когда все утрачено, нет смысла в самоконтроле!»
Каменный молот внезапно полетел в Ферендира — тому пришлось отпрыгнуть, чтобы не попасть под удар. Тогда юноша как следует рассмотрел искаженное лицо Серафа, и оно ему очень не понравилось. Даже в самых страшных кошмарах Ферендир никогда не видел наставника в таком состоянии — по правде говоря, даже и не думал, что Сераф способен настолько сильно расстроиться. Послушникам постоянно твердили, что люминет должен держать эмоции и порывы в узде именно потому, что в нем они отзывались с особой силой. Однако Ферендир внушил себе, что Сераф вообще лишен эмоций, что он просто бесчувственный. Теперь-то можно было убедиться в обратном.
Внутри Серафа бушевали страсти. Их хватило, чтобы он представил себе полчища врагов, страшную смерть всех, кто ему был дорог, кого он любил и защищал, а также свою скорую неизбежную гибель. Оставалось только выплеснуть наружу эту бурю.
Сдерживавший страсти заслон прорвало. Сейчас Сераф превратился в живое воплощение своих страхов, желаний, порывов и ненависти. Зрелище его буйства очень напугало Ферендира.
— Сераф! — негромко позвал он. — Не переживай за меня! Я жив!
Сераф повернулся к нему и замахнулся молотом.
— Подлые проделки коварного врага! — воскликнул он. — Говорить голосами убитых!
Ферендир отодвинулся подальше, но постарался остаться в поле зрения Серафа — если, конечно, тот вообще был способен видеть реальный мир.
— Сераф! Я жив! — повторил Ферендир, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. Он не хотел распалять безумные порывы Серафа, наоборот, стремился помочь ему успокоиться. — Опусти молот и посмотри сам. Я тут. Прямо перед тобой.
— Ложь! — воскликнул громовым голосом Сераф и начал лупить молотом с такой силой, что Ферендир поспешно отпрыгнул подальше назад. — Обманщики! Подлецы! Ферендир и Дезриэль мертвы! Я видел, как они упали на землю, истекли кровью и испустили дух! Я не сумел их защитить и теперь должен за них отомстить!
«Я не сумел их защитить…» Ну да, конечно! Сераф считал, что ответственность за все легла на него!..
— Сераф! — воскликнул Ферендир и стал обходить наставника кругом, держась подальше от каменного молота. — Это я! И я жив! Ущелье Шрам Миталиона, в котором мы оказались, старается всех погубить. Оно читает наши мысли и сердца, и теперь мы представляем себе то, что больше всего ненавидим. Вот что с тобой происходит, наставник!
Каменный молот просвистел перед носом Ферендира — юноша с трудом увернулся и отступил еще дальше.
— Наставник, я жив! — настойчиво повторил он. — Я уцелел потому, что не забыл твоих уроков. Ты служил мне примером, благодаря этому я и выжил. Твоя сила и храбрость меня спасли…
Размахивая каменным молотом, Сераф покачал головой и заскрипел зубами. Из его глаз покатились слезы, он весь затрясся.
— Мальчик погиб из-за меня! — сказал Сераф. — Я недостаточно хорошо его подготовил! Недостаточно любил!..
— Да живой я! — решительно повторил Ферендир. — Потому что ты хорошо подготовил меня, научил всему, что умел, и, конечно, любил меня…