Тот, что заговорил первым, — существо мужского пола, за которым шли остальные, — обладал огромными ушами: гигантские лопухи из кожи и хрящей, растянутые на длиннющих колючих распорках, присоединялись с обеих сторон к его черепу, словно нелепые паруса. Его глаза были темно-красными, почти черными — будто шары из эбенового дерева обмакнули в кровь. Они сладострастно вращались в глубоких глазницах и зловеще поблескивали. Урод раздвинул тонкие синюшные губы и обнажил темно-фиолетовые десны, усеянные бесчисленными рядами острых, как иглы, зубов. Получилась то ли хищная улыбка, то ли свирепый оскал — наверняка никто бы не определил. Дружки этого выродка были ненамного симпатичнее.
Ферендир оглянулся. Еще шестеро таких же богомерзких, страшных и нелепых гадин вышло из теней под стенами ущелья — они явно сидели в засаде и ждали лишь момента, когда трое альвов соберутся отступать. У членов этого отряда вроде бы человеческие части тела тоже причудливо сочетались с совершенно нечеловеческими: у кого-то были острые клешни, у кого-то — шестипалые лапы с двумя большими пальцами и набором огромных черных когтей. У некоторых за спинами извивались и хлестали по земле длинные раздвоенные хвосты, похожие на разъяренных змей. Одна из тварей имела настоящий скорпионий хвост, росший снизу от спины, он изгибался над головой и заканчивался торчащим вперед шипом, на котором висела мутная капля какого-то смертельною яда.
Три альва против девяти Гедонистов Слаанеша! Ферендир старался убедить себя, что расклад неплохой.
Дезриэль был спокоен, лицо его ничего не выражало, словно он не со смертельной опасностью столкнулся, а с банальной мелкой неприятностью, Сераф выглядел более суровым: он нахмурился и плотно сжал губы, впрочем, в остальном его лицо было таким же непроницаемым, как у Дезриэля. Ферендир отметил — хотя это и не слишком успокаивало, — что наставники встали по сторонам и заслонили его своими телами от нападения страшилищ. Вооруженные Каменные Стражи в полном доспехе оказались хорошо готовыми к бою, чего нельзя было сказать о Ферендире в простой тунике, с жалким деревянным посохом и крошечным ножом, непригодным даже для того, чтобы выпотрошить более-менее крупную рыбу. Страхолюдины грозно надвигались, а Ферендир чувствовал себя перед ними совершенно беззащитным и беспомощным.
— Три кусточка, трясутся листочки, — сложил стишок лопоухий вожак. — Дело не ново, чик-чик — и готово.
Шесть уродцев, вылезших из засады под скалами, захохотали, как полоумные гиены, и завыли, как голодные волки.
— Убирайтесь! — сказал им Дезриэль. — Это ущелье священно. Не смейте осквернять его своим присутствием.
— Ну уж нет! — заявил ушастый и изобразил жуткого вида ухмылку. — Нам и здесь хорошо. Симпатичное и тихое местечко. Такая девственная природа нам по душе. Тут нам самое место!
За его плечом одно из страшилищ засмеялось и закивало уродливой лысой головой. У него были зашиты веки, но безумный хохот как бы свидетельствовал о том, что слова вожака рисовали перед ним полную и ясную картину происходящего.
У третьего урода, преграждавшего путь к выходу, были злобные глаза и остроконечные уши, почти такие, как у альва, зато не имелось рта. Не то чтобы рот зашили или заткнули каким-либо иным образом — он просто отсутствовал, и лицо в этой части омерзительно затягивала гладкая и тугая кожа.
— Больше предупреждать не станем, — со зловещим видом заявил Сераф. — Если сейчас же не уберетесь, мы вас перебьем.
Ферендир заметил, что Сераф по очереди рассматривал каждого из приближавшихся противников, оценивал их, быстро представлял себе все фазы предстоящей схватки с ними и выбирал наилучший вариант действий еще до того, как был нанесен первый удар. Послушник попытался последовать примеру учителя, но обнаружил, что в ситуации стресса его закипающий мозг оказался не способен просчитывать вероятности.
Страшилища зашипели и засмеялись так, словно не восприняли угрозу Серафа всерьез.
Ферендир понимал, что другой возможности подготовиться к схватке, кроме этих нескольких быстротечных мгновений перед неизбежно надвигающейся сумятицей боя, не представится. Он собрал волю в кулак, постарался дышать ровно и стал вспоминать бесконечные часы тренировок с посохом. Восстановил в памяти все наставления Дезриэля, Серафа или прочих Каменных Стражей о том, как подчинить время и замедлить его бег в минуты смятения и панического страха.
«Таков путь люминета, — твердили ему. — Время — поток. Его нельзя остановить, но можно замедлить, пусть лишь в собственных мыслях. Каждый ускользающий миг обращай себе на пользу».