Сейчас же все они до единого были мертвы. За несколько коротких часов чья-то жестокая, алчная и кровожадная воля полностью перечеркнула уготованную Ферендиру жизнь.
Это осознание вселило в юного альва странную тревогу. Она не походила ни на острый приступ страха, который испытываешь на узкой тропе над пропастью или при встрече с диким зверем, ни на трепет перед последним испытанием, где можно было запросто распрощаться с жизнью. Нет, эта тревога не поддавалась пониманию, она пронизывала до мозга костей, хотя была бесформенной и зыбкой, как туман над лугом или как черная бездонная пропасть, в которой могло таиться все что угодно.
Подходящее слово внезапно пришло Ферендиру на ум: безотчетный ужас. Он достаточно часто испытывал его в раннем детстве, еще до обучения в монастыре. Ребенком Ферендир много чего безотчетно боялся: дремучего леса, ночных теней в неосвещенном коридоре, бескрайнего неба над широкой равниной. Этот детский глубинный ужас был плодом невежества: ведь когда ничего не знаешь и не умеешь, мир кажется средоточием хаоса. Взросление наводит порядок, все раскладывает по полочкам, а страхи подчиняет рассудку. Со временем благодаря учебе и упражнениям в самоконтроле душа Ферендира обрела покой и уверенность в своих силах.
Теперь же послушник почувствовал, что преследовавший его в детстве безотчетный ужас вернулся. Прежний мир как будто смыло потоком крови и погребло под грудами пепла и страшных воспоминаний. Коль не сбылась судьба, предначертанная ему богами и горой, то на что же можно было опереться?!
Что если все живущее во Владениях Смертных балансирует на лезвии ножа и готово в любой момент из-за малейшей ошибки рухнуть в бездну?! Что если вся суть бытия сводится лишь к постоянному ожиданию неизбежной катастрофы?!
Ферендир задрожал. Чтобы побороть страх, он принялся усердно упаковывать вещмешки.
Трудно было сказать, сколько времени прошло, пока он, ссутулившись, сортировал провиант и старался уложить в каждый вещмешок более-менее одинаковый по составу и весу набор продуктов. В лагере Хирвы Ветроходной все были заняты своими делами. Воины-альвы готовили на кострах свою вечернюю трапезу, читали полученную почту, точили мечи или чистили и полировали свои блестящие доспехи, удаляя с них запекшуюся кровь и грязь. Где-то затянули песню — то была не горская мелодия, а старый напев жителей равнин. Ферендиру он показался смутно знакомым. Вскоре юный альв обнаружил, что начал мурлыкать в такт, хотя ровным счетом ничего не знал о самой песне: ни слов, ни смысла.
Так он работал и напевал. Время перестало для него существовать, но потом он внезапно ощутил на себе чей-то посторонний взгляд и поднял глаза.
Рядом стояли две молодые альвийки и оценивающе рассматривали Ферендира. Они носили серебристые доспехи с легким зеленовато-голубым отливом, надетые поверх сверкавших медью кольчуг. Их туники, как и гребни из конского волоса на шлемах, были выкрашены в шафранно-желтый цвет. Одна из женщин держала длинный лук с составной тетивой, что свидетельствовало о ее принадлежности к Аураланским Стражам — сеющим смерть стрелкам. У второй была изящная тонкая пика с длинным широким наконечником и прочный красивый щит — значит, она сражалась в первых рядах грозной пехоты альвов.
Ферендир без раздумий стремительно вскочил на ноги. Это вышло само собой, потому что он ощутил себя скромным рядовым в присутствии офицеров. Их следовало приветствовать стоя, в почтительной позе!
Впрочем, он не имел ни малейшего представления, кто они были такие.
Хранительница и лучница быстро переглянулись и сняли шлемы с гребнями. Лицом они очень походили друг на друга: высокие скулы, красиво изогнутые губы, проницательные миндалевидные глаза. Только длинные и пышные красновато рыжие волосы были причесаны по-разному: Хранительница носила их распущенными, а лучница подвязывала сзади в не слишком тугой хвост.