Гелиодор скептически хмыкнул и ответил:
— Красивая голова коня и его гордая осанка еще ни о чем не говорят. У перечисленных тобой лошадей плохие крупы и они недостаточно выносливы. Это потомки пород, испорченных веками разведения лошадей для смотров и состязаний. В военном деле они не представляют собой большой ценности. Лично я предпочту низкорослого и неказистого скифского конька, чем возьму под седло какого-нибудь красавца фессалийца. По крайней мере буду точно знать, что скиф унесет меня от любой погони и будет без устали скакать целый день.
— И это говорит полемарх! — Мегасфен ехидно хихикнул. — Конечно, резвый скакун очень необходим… чтобы драпать от врага. То-то наши гоплиты боятся высунуть носа за пределы ольвийской хоры. У них, похоже, в голове только одна мысль — как бы унести ноги, когда появятся вооруженные варвары.
— Ты хочешь меня оскорбить? — с деланым спокойствием спросил полемарх.
Мегасфен понял, что немного перегнул палку, и поторопился ответить:
— Нет-нет, что ты! Клянусь Аполлоном Дельфинием, и в голове не было ничего подобного. Просто в городе судачат, что наши воины совсем обленились. Даже наемная городская стража из варваров, скифские гиппотоксоты, и те больше бражничают, чем занимаются делом.
Гиппотоксоты — конные стрелки — исполняли в Ольвии функции стражей порядка. Греки презирали эту профессию, считали ее недостойной гражданина, поэтому стражами были в основном рабы или вольнонаемные варвары. Эллинам вообще было чихать на юриспруденцию. Несмотря на демократию, они не создали ни общей конституции, ни общего свода законоположений; каждый полис имел свои собственные законы. Писаные правила дополнялись неписаными, судьи выносили решения «не по праву, а по уму», согласно внутреннему ощущению справедливости. Это ощущение базировалось на том, что раз богам угодно, чтобы в мире существовали бедные и богатые, хозяева и рабы, мужчины и женщины, то и нечего всех мерить на один аршин — всеобщее равенство перед законом есть иллюзия вредная и утопическая.
Неважным было и отношение к частникам. Работа по найму считалась унизительной — граждане охотно трудились на городских работах или в собственной мастерской, но к богатому частнику не хотели идти даже на должность управляющего. Также они считали зазорным брать в аренду у частника землю, тогда как у полиса на тех же условиях — без проблем.
— Тут ты прав, — проворчал Гелиодор. — Дисциплина у гиппотоксотов никудышная. Ужо займусь я ими…
Он хотел еще что-то сказать, но тут внимание приятелей привлекло зрелище, которое никак не могло оставить равнодушным истинных ценителей лошадей. В одном из загонов занимались объездкой только что приобретенного мидийского жеребца. Это был настоящий красавец — рыжий, как огонь, с белой звездочкой на лбу, белых чулках и с длинной темной гривой. Жеребец был не столько напуган, сколько рассержен. Он кидался на любого, кто пытался к нему приблизиться.
Скиф, которому поручили заниматься объездкой, конечно, мог применить некие «успокоительные» средства в виде веревочных растяжек на ноги, чтобы конь даже не мог двинуться и привыкал к тяжести всадника и жестких, рвущих губы удил, но он понимал, что хозяину столь ценного приобретения это не понравится. Одно дело выносливая скифская лошадка, которой все нипочем, а другое — благородное животное с более хрупкими костями. Скиф знал, что если он покалечит жеребца, ему не сносить головы. Вот он и маялся, пытаясь прикормить животное сладкими коврижками и каким-то образом войти к нему в доверие, но конь лишь свирепо скалил зубы, дико ржал и кидался на загородку, пытаясь разрушить ее ударами копыт.
Новый хозяин мидийца разозлился не на шутку.
— Я покупал у тебя верховую лошадь, — заметь, заплатив полновесными кизикинами — а ты продал мне дикаря! — налетел он на купца. — И что мне прикажешь теперь с ним делать?! Если уж этот варвар не в состоянии его оседлать, то что тогда говорить про моего конюха, тупую, грязную скотину.
— Уважаемый Алким, нужно немного потерпеть, — убеждал его купец. — Конь постепенно привыкнет к окружающей обстановке, только вам нужно побольше с ним общаться, а потом, в один прекрасный день, он преспокойно позволит себя оседлать и вы сможете в полной мере насладиться его превосходными скоростными качествами. А уж настолько он красив, даже дух захватывает. Уверен, такого красавца трудно сыскать даже в Аттике, не говоря уже про Ольвию.
— Что ты мне тут плетешь?! — взвился Алким. — У нас был уговор, что я получу объезженного коня? Был! Так о чем тогда речь? А ты привез мне кота в мешке.