Купец расплатился с парнем чин по чину, так как Алким был занят конем. Но едва тот, беззаботно посвистывая, собрался уходить, Алким окликнул его:
— Постой! Поди сюда.
Парень подошел. Только теперь Алким наконец рассмотрел его, как следует. Он был чуть выше среднего роста, гибкий, как лоза, с очень тонкой талией. Сразу могло показаться, что силенок у него маловато, но хитон был без рукавов, и купец увидел узловатые рельефные мускулы, оплетающие предплечье юноши. Глаза у него отсвечивали весенней зеленью, а длинные светло-русые волосы были схвачены на затылке бронзовым обручем.
— Ты кто? — спросил Алким.
Он хотел спросить, не раб ли он, да постеснялся сказать это напрямую.
— Никто, твоя милость, — беззаботно ответил юноша. — Перекати-поле. Но я вольный человек.
— Миксэллин?..[26] — догадался ольвиополит.
— Что-то вроде этого. Я сирота.
— Понятно… Ко мне в услужение пойдешь? Нужен опытный конюх и наездник, а ты, я вижу, очень ловко управляешься с лошадьми.
— Не без того, — согласился парень. — Лошадей я люблю.
— Ну, так что, договорились? За оплату не беспокойся, не обижу. И угол, и еда у тебя будут.
— Насчет жилья, господин, пусть голова у тебя не болит. У меня есть, где жить.
— Вот и хорошо, вот и ладно, — обрадовался ольвиополит. — Завтра с утра подойдешь к главному агораному Ольвии, скажешь ему, что Алким, сын Ификла, нанимает тебя на службу. Пусть все оформит, как положено.
— До завтра, хозяин! — весело воскликнул юноша, и вполне довольный собой отправился восвояси.
Наблюдавший эту картину полемарх Гелиодор задумчиво сказал, обращаясь к Мегасфену:
— Вот кого бы я взял начальником конной городской стражи… Мало того, что этот молодой человек миксэллин, так он еще и наездник каких поискать. Думаю, он и скифам не уступит в искусстве владения конем. Единственное, что меня смущает: умело ли он управляется с оружием?
— Да, приятный во всех отношениях юноша, — согласился Мегасфен. — Интересно, как так случилось, что я до сих пор его нигде не встречал?
Это было и впрямь загадочно — в Ольвии многие знали друг друга в лицо, даже рабов и вольнонаемных работников. Любой приезжий сразу же становился объектом пристального внимания. В особенности те, кто попадали в город через порт. Прибытие любого корабля становилось важным событием. В порт сходилось множество жителей Ольвии. Одни встречали друзей и деловых партнеров, другие стремились заработать на погрузке и разгрузке товаров, третьи просто узнавали новости. В период навигации, которая длилась с апреля по октябрь, на берегу Гипаниса[27] собиралось немало народу послушать, что происходит в Афинах, Милете и других греческих полисах. Из Верхнего города открывался дальний обзор, поэтому ольвиополиты заранее знали, какие корабли движутся в их порт и когда прибудут.
Но парень совсем не выглядел чужаком, скорее, наоборот; казалось, он всю свою сознательную жизнь прожил в Ольвии. Миксэллины считались неполноценными гражданами и часто стыдились своего положения, однако этот удалой малый, судя по всему, не очень переживал по поводу своей ущербности.
Между тем Торжище продолжало бурлить как котел с похлебкой. Оно и пахнуть стало точно так же — солнце перевалило за полуденную черту и наступило время обеда. Теперь харчевники трудились и вовсе не покладая рук, поистине в поте лица своего. Дымились не только их очаги, но и костры за пределами Торжища Борисфентов. Это уже варвары, пригнавшие скот и лошадей на продажу, поставили свои котлы, чтобы отдать дань доброму куску вареной конины или баранины и запить еду вином.
Ведь простые табунщики обходились в основном хмельной оксюгалой[28] или просто сывороткой, а вина предназначались уважаемым воинам, вождям, жрецам и старейшинам, у которых было чем заплатить. В скифских степях вино было очень дорогими и дефицитным товаром. Но уж на Торжище скифская беднота наконец дорвалась до вина. Правда, пили скифы местное, терпкое и кислое, изготовленное ольвиополитами, но было оно в несколько раз дешевле того, что попадало в степи, и хмелели от него они не меньше, чем от привозного заморского.
Наездник, нанятый Алкимом на должность конюха, тоже полдничал. Он лежал на пригорке в высокой, уже успевшей пожелтеть траве, и, глядя с прищуром в небесную глубину, задумчиво жевал сладкий хлебец, который он ухитрился стянуть из подношения объезженному жеребцу. На его лице блуждала печальная улыбка, а в глазах притаилась тоска.
26
Миксэллин — ребенок от межэтнических браков между скифами и греками; обычно миксэллины относили себя к греческой цивилизации.