Я вновь вижу его глаза, тону в них, погружаюсь с головой, чтобы никогда не вынырнуть снова, а навсегда остаться там, в изумрудной глубине.
— Отоми… — хриплый рык превращает мою кровь в лаву, текущую по венам бурлящим потоком. Я горю вся, горю для него и не боюсь сгореть без остатка. Мне необходима его страсть, его желание, которое с каждой секундой я ощущаю все острее. Мне необходимо его чувствовать, владеть и отдавать себя целиком.
Его губы вновь накрывают мои. Зубы впиваются в нежную плоть, и во рту ощущается металлический привкус, он смешивается с бесконечной сладостью моего мужчины. А мне… Мне хочется всему миру прокричать его имя.
— Как… тебя… зовут… — не в силах выровнять дыхание, шепчу я.
Айрин застывает, превращаясь в прекрасное бронзовое изваяние, склонившееся над моим вздрагивающим, так желающим его прикосновений животом. Он выдыхает, и воздух щекочет мою влажную от его поцелуев кожу. Но сладостное мгновение утекает как песок сквозь пальцы. Оно уходит, оставляя лишь боль неудовлетворенности и какую-то щенячью тоску в душе.
— Тебе не нужно мое имя, маленькая отоми, — спокойно и даже нежно произносит он.
А я… А мне горько. В подсознании раздается шипение, точно такое же, будто на разогретую сковородку плеснули ледяную воду. Имя. Чертово имя имеет для айринов сакральный скрытый смысл. Синеглазый был искренним и представился, а мой спаситель? Использовал как шлюху. Становится не только горько, но и гадко. И вдвое противнее от того, что и мое собственное имя его не волновало, на моем месте здесь сегодня могла бы оказаться любая похотливая землянка, и таори-дахаку было бы совершенно наплевать, кому шептать свои нежности.
— Отпусти меня! — голос дрожит, но, несмотря на это, в нем звучит уверенность.
Айрин поднимает голову и впивается в меня невозможным светящимся взглядом. Он удивлен и даже немного растерян, а меня раздирают сомнения. Не мог, не мог он отнестись ко мне, как к любой другой. Почему-то сейчас я в это верю, готова верить, хочу поверить всей душой, всем сердцем.
— Что случилось, маленькая? — хрипло спрашивает он, а мне даже стыдно ответить, потому что сейчас, глядя в его глаза, я не представляю, как могла в нем усомниться.
— Ничего… — шепчу и мотаю головой. Он растрепанный, очень домашний и какой-то весь мой.
— Скажи, что не так, и я все исправлю, — произносит он, но я не успеваю ответить.
Нас прерывает какой-то странный звук. Он исходит от крошечного приборчика, расположенного как серьга в ухе айрина.
— Минуту. — Таори-дахак поднимается с кровати резким, быстрым движением хищника.
Торс обнажен, под бронзовой кожей перекатываются литые мускулы. Темные узкие брюки обтягивают великолепный зад. А волосы… Они, как золотой каскад, переливаются при каждом его шаге. Потрясающее зрелище, от которого не оторвать глаз. За один взгляд, за одну улыбку такого мужчины любая женщина будет бороться, а я… Имея все это в своих руках, почему-то продолжаю сомневаться. И сейчас, когда айрин отвернулся и тихо о чем-то говорит с незримым собеседником, все больше.
— Марэ, лауро ситар. — Заканчивает свой разговор спаситель.
Да, я прекрасно понимаю этот язык. Таори-дахаку нужно срочно уйти, потому что приказ, потому что долг, потому что Земле все еще грозит опасность и спасти нас могут только такие, как он. А я лишь песчинка под его ногами, которую прекрасный мужчина несколько мгновений согревал своим теплом. Но время истекло, и каждый должен идти своей дорогой.
Он смотрит на меня с сожалением. Можешь не стараться, я все понимаю, твои дела важнее для всех, а мне пора… Пора жить дальше без тебя, без твоего тепла и без горящих зеленью глаз. Не молчи, поговори со мной! Да, я все это хочу выкрикнуть, но только безропотно смотрю на айрина.
— Отоми, мы поговорим позже. — В этом он весь, поставил перед фактом лаконично и емко. — Сейчас спи, маленькая о…
Его глаза вспыхнули ярче. В голове помутилось. Второе «отоми» я услышала сквозь затуманенное сознание, прежде, чем полностью окунуться в непроглядную бездну сна.
Проснулась я одна, посреди огромной кровати, абсолютно обнаженная. Стыд-то какой! Варя-Варя, давно ли ты по гостиничным номерам ходить начала, пусть даже и таким роскошным? Гадливое чувство брезгливости к самой себе жгло изнутри. За окнами по-прежнему было темно, на ночное небо высыпали звезды, а часы над мягким диваном показывали без четверти двенадцать.