Я любила бабушку и горько оплакивала её кончину. Но мне в то время исполнилось уже двенадцать лет, и я понимала, что раз родилась женщиной, то должна терпеливо сносить свою женскую долю. Возвратившаяся как раз в это время маман всячески пыталась меня утешить, но оказалось, что мы стали чужими друг другу. Мы пытались преодолеть эту отчуждённость, но в то время, как я отличалась серьёзностью, проявляла живейший интерес к делам этого мира, маман, с её фривольным характером, думала лишь о своём очередном увлечении. Зная мораль французского двора, я предпочитаю не задумываться над тем, насколько далеко заходили эти увлечения. Поэтому, повторяю, между нами так и не возникло истинной близости, я подозреваю даже, что маман побаивалась меня, внезапных вспышек моего гнева.
Вот и теперь, желая предостеречь меня от необузданных желаний, маман не находила подходящих слов.
— Граф, без сомнения, порядочный человек, достойно представляющий своего великого повелителя. Надеюсь, ты высоко ценишь выпавшее на твою долю счастье, Мег? — только и сказала она.
— Да, маман, ценю, — заверила я её.
Уединившись в своей комнате, я спокойно обдумала всё происшедшее. До сих пор меня никогда не целовали, по крайней мере так страстно. Даже дядя Шарли, который не упускал случая обласкать меня, не осмеливался притрагиваться своим языком к моему. Меня охватило такое чувство, будто я лишилась целомудрия. Впрочем, я и в самом деле потеряла бы его, не найди в себе силы вовремя оттолкнуть графа.
Разумеется, я была прекрасно осведомлена о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели; об этом позаботилась в своё время моя бабушка. Но, как, вероятно, и большинству молодых девушек, мне не терпелось испытать ещё неизведанные ощущения, хотя я и отдавала себе полный отчёт в том, что для сохранения своей репутации, которая в противном случае окажется безнадёжно загубленной, в первый раз необходимо совершать это запретное действо со своим мужем.
Столь же хорошо я знала и о том, что адюльтер с королевой может рассматриваться как государственная измена, со всеми вытекающими отсюда последствиями для его участников. В нашей французской королевской семье такое уже случалось. Всего за сто лет до моего рождения король Людовик X женился на венгерке по имени Клеменция, которую застали в объятиях одного из пажей. Несчастный юноша был разорван на части четырьмя лошадьми; забеременевшей же Клеменции позволили родить, после чего удушили её в темнице. Никто не решился оспаривать отцовство ребёнка — а это был сын, — и он прожил менее года, причём некоторое время официально считался королём Франции.
Равным образом я была осведомлена и о том, что помолвка влечёт за собой такую же ответственность, как и бракосочетание. В глазах всего мира я уже была королевой Англии, и ни один человек на свете не мог этого изменить, хотя, Бог — свидетель, многие и пытались это сделать.
Иначе говоря, мне было над чем подумать, но я влюбилась и не могла подавить в себе это чувство, как не могла прекратить дышать. Ещё до истечения года мой возлюбленный должен вернуться, чтобы отвезти меня к другому человеку. Удивительно ли, что всё во мне кипело, когда я размышляла над перипетиями своей судьбы.
С охватившим меня чувством следовало немедленно покончить, да только я не знала, как это осуществить. И вот тут-то мне на помощь пришла бабушкина мудрость. Спасибо доброй женщине за воспитание. В раннем детстве я до безумия обожала мёд; заметив это, бабушка целую неделю трижды в день пичкала меня излюбленным лакомством и излечила мою нездоровую страсть. С тех пор миновало несколько лет, прежде чем я вновь притронулась к мёду. В случае с Суффолком я, совершенно очевидно, не могла применить это лекарство. И дело даже не в том, что меня страшили ужасающие последствия — просто графа не было рядом. Зато он постоянно пребывал в моих мыслях, и я, следуя бабушкиной методе, принялась усиленно думать о нём. Всё это бесконечно длинное, нудное лето я денно и нощно изводила себя мыслями о нём. Выйдя из дома, я представляла, что он идёт рядом. Воображала, словно именно он прислуживает мне во время трапезы. А когда преклоняла колени в церкви, заставляла себя думать, да простит меня Пресвятая Богородица, будто и он стоит тут же, коленопреклонённый.
А уж по ночам в постели — это было труднее всего вынести. Бабушка объяснила мне, чего следует ожидать от мужчины, но она, естественно, не могла проиллюстрировать свои слова. А когда однажды я случайно наткнулась на пажа, справлявшего малую нужду, предмет, который вызывал мой интерес и который я с большим удовольствием ощупала бы, был поспешно упрятан в гульфик.