Все мои повеления исполнялись, и мы направились к Эксетеру, где к нам присоединились остатки армии Уорика, а затем двинулись на север к Бристолю. Я была разочарована отношением местных дворян, лишь немногие из которых присоединились к нашему делу, но я не теряла уверенности; если бы только я могла соединиться с Джаспером, в моём распоряжении оказалась бы грозная сила. Всё это время мы не получали никаких известий о Марче. Оставалось надеяться, что он развлекается с лондонскими потаскухами.
Бристоль открыл перед нами ворота; здесь удалось пополнить нашу армию людьми и даже раздобыть кое-какое оружие, включая несколько пушек. Отсюда мы намеревались отправиться в Глостер, к мосту через Северн.
И тут как раз прибыли гонцы, которые привезли два разных сообщения. Одно, и весьма обнадёживающее, было от Джаспера. Он извещал меня, что собрал довольно значительную армию и будет ждать на северном берегу Северна. Второе — об Эдуарде Марчском. Его отнюдь не обманул наш отвлекающий манёвр, и он день и ночь мчался, чтобы настигнуть меня, прежде чем я успею перейти через реку. У него не могло быть никаких шансов на это: мы опережали его на сорок восемь часов и находились уже в виду Глостерского моста. К этому, мосту мы и направились, поздравляя себя с успехом нашей стратегии.
Однако поздравления оказались преждевременными, никому ещё не удавалось одержать верх в споре с Эдуардом Марчским. Узнав, что я направляюсь на север, он сразу же полностью разгадал мой замысел и к тому же отдавал себе отчёт в том, что допустить, чтобы я соединилась с Джаспером, было бы серьёзной ошибкой. Подойдя к Глостеру, мы увидели, что ворота закрыты, а на крепостных стенах заняли позиции решительно настроенные солдаты. Прибывший сюда всего за несколько часов до нас гонец передал губернатору города, грубому мужлану по имени Ричард Бошан, повеление Марча не впускать нас в город и тем самым преградить нам доступ к мосту. Я была в ярости. Неужели этот подлый выскочка погубит все мои надежды? Однако ни угрозы, ни обещания щедрого вознаграждения не возымели никакого действия на этого мерзкого человека; более того, когда я попыталась вдолбить немного здравого смысла в его глупую башку, лучники пустили в меня стрелы.
Мы оказались перед трудной дилеммой. Ближайший брод находился в трёх переходах к северу, между тем йоркистская армия продолжала своё стремительное продвижение на север.
— Мы в безвыходном положении, — пробормотал Эдмунд Сомерсет, почти во всех отношениях точная копия своего отца.
— Ничего подобного, — заявила я, оглядывая ряды своих солдат. — Посмотрите на старого сэра Джона. Он просто изрыгает пламя.
— А что ему остаётся? — заметил Эдмунд. — С точки зрения йоркистов, он перебежчик, предатель. Если его схватят, он лишится головы.
— Дорогой Эдмунд, — сказала я, — любой из нас, если будет схвачен, лишится головы.
Он сглотнул, так как прежде, видимо, не задумывался над подобным более чем вероятным исходом.
— У нас есть ещё время добраться до берега и спастись.
— Оставив на произвол судьбы всех этих отважных людей? Они-то не смогут спастись. К тому же мы ещё не побеждены. Мы отправимся на север.
— Ваша светлость, до ближайшего брода сорок восемь часов пути. А через сорок восемь часов йоркисты наверняка настигнут нас.
— Тогда нам придётся преодолеть это расстояние за тридцать шесть часов, — сказала я. — И уж во всяком случае, нам не стоит терять время на бесплодные споры. Вперёд, милорд Сомерсет! Мы ещё можем выиграть. Вперёд, как можно быстрее, и пусть дьявол заберёт отставших.
Я ехала среди своих солдат, как делала это в Нортгемптоне и Таутоне.
— Надо только перебраться через реку, — сказала я им, — и победа за нами. Соединившись с валлийцами, мы будем иметь превосходство два к одному. Только бы перебраться через реку.
Они разразились громкими криками в мою честь и отправились в путь; может быть, это был самый отчаянный марш-бросок во всей военной истории. Мы двигались весь день и всю ночь. Некоторые отстали, а то и просто дезертировали. Этот негодяй Бошан осмелился сделать вылазку из Глостера и изрядно потрепал наш арьергард, он даже отнял у нас несколько пушек. Но основная часть моей армии, преодолевая крайнюю усталость, продолжала движение. Могу сказать, что больше всех устала я, ибо весь день и ночь ездила взад и вперёд вдоль колонны, подбодряя и воодушевляя своих солдат, стараясь, чтобы люди видели красоту, ради которой сражались, лишь время от времени подкрепляясь кусочком хлеба и бокалом вина. Я думала только о Джаспере и его валлийских легионах.