Леда. Я уверена, что все думают, как я, и только притворяются. Мои волосы, мои браслеты — скажите по совести, что может быть важнее для меня?
Сомов(с иронией). Международное положение.
Леда. Да ведь оно всегда одно и то же. Есть война, нет ее — разница очень маленькая. И жизнь между второй мировой войной и третьей, ей-богу, ничем не отличается от жизни между шестой и седьмой.
Сомов. Ольга опаздывает. Она должна была бы быть уже дома.
Леда. Она будет здесь сейчас, нетерпеливый вы человек! Можно подумать, что вы женаты восемнадцать дней, а не восемнадцать лет.
Леда. Хотела бы я знать, что чувствуют друг к другу люди, прожившие вместе восемнадцать лет?
Сомов. Любовь.
Леда. На что она похожа?
Сомов. Иногда она еще довольно сильно похожа на ту, которая была восемнадцать лет тому назад.
Леда. Браво! Вы знаете, мой милый, что я всегда думала про вас, что вы умный человек, милый человек и чудный муж. И продолжаю думать это и восхищаюсь вами.
Сомов. Восхищаться надо Ольгой. Нисколько не удивительно, что я ей верен.
Леда. Я восхищаюсь вами и нахожу все это ужасно оригинальным. (Пьет. Смотрит на него. Насмешливо.) И вам никогда не хочется другой женщины?
Сомов. Никогда.
Леда. Молодого лица? Молодого тела?
Сомов. У Ольги молодое лицо и молодое тело.
Леда. Это не ответ. Вам никогда не хочется…
Сомов. Почему вы задаете мне эти вопросы?
Леда. Вы на них ответили. Мне больше ничего не надо. Вы ответили на них утвердительно. Что же вы делаете, когда вам хочется видеть рядом с собой молодое лицо?
Сомов. Я ничего не ответил вам. Напрасно вы что-то стараетесь вывести из моего молчания.
Леда. Я полагаю, что вы идете к ней на какой-нибудь чердак с окнами на грязный двор, где иногда весной так дурно пахнет, но где именно живут такие, каких вам надо: молоденькие, умненькие, умеющие хранить тайны и хорошо понимающие, что вам нужно. Или вы приводите ее сюда, когда Ольги нет, и она оставляет длинный золотой волос вон на тех подушках.
Сомов. Мне следовало бы на вас рассердиться, но мне почему-то смешно. (Смеется.)
Леда. Милый мой, дайте мне еще этой божественной влаги. (Сомов наливает.) А что делает Евгения?
Сомов. Все хорошеет. Заходила на прошлой неделе.
Леда. Мне кажется, ей за сорок?
Сомов(смотрит на часы). Может быть… Вот она!
Сомов. Наконец-то. Почему так поздно?
Ольга. Здравствуй, Сергей. Леда, как я рада! Разве поздно?
Леда. Он уже полчаса места себе не находит.
Ольга. Как вы поживаете, Леда? Как поживает Вольтер?
Леда. Вольтер уже два дня как в ветеринарной клинике. У него болит ухо. Что до меня, то я весела, как колибри.
Ольга. Я тоже весела, как колибри. А ты, Сергей?
Сомов. Я рад, что ты дома.
Ольга. Правда? Я рада, что ты рад.
Леда. Я сейчас оставлю вас вдвоем. Я зашла проститься: уезжаю завтра к моему Гри-Гришеньке. Он, бедный, совсем плох.
Ольга. Это муж номер два?
Леда. Да, это мой второй. Когда ему, голубчику, невмоготу, он вызывает меня к себе. Впрочем, все четверо они такие: считают, что изредка и в небольшой дозе я хорошо на них действую.
Ольга. Но ведь вы вернетесь к Рождеству? Я хочу в этом году устроить елку. Сто лет елки не было. Хочу, чтобы были свечи, хлопушки, подарки, все как у людей.
Сомов. Елку для взрослых?
Ольга. Просто ёлку. А для кого — это мы еще посмотрим. Может быть, будут и дети.
Леда. Мне от детей всегда бывает ужасно скучно, особенно когда их много и они маленькие.
Ольга. Я, может быть, приглашу таких, от которых не будет скучно, их будет немного, и они не будут очень маленькие. Хочешь, Сергей?
Сомов. Дочку Габерманов?
Ольга. Может быть, и ее… Впрочем, она уж слишком мала.
Леда. Я вернусь через три недели. До того Вольтер будет жить в собачьем санатории. Их там кормят говядиной и развлекают всякими играми. Чтобы им не было скучно.