Какое совершенство человек!
Продуман он до родинки на коже,
До блеска глаз, до очертанья век,
До любопытства, что нас вечно гложет!
Отчаивайся, радуйся, ликуй!
Равняйся и с героем, и с Богами!
Железо горячо - его и куй,
И двери смело открывай ногами.
Дерзай, твори, докапывайся, верь!
Люби и не люби, воюй с врагами!
И вот сама нам отворится дверь,
Чтоб стать для нас последними вратами...
- Варь, ты это сама написала?- потрясенно спросил Виктор.
- Ага, я недавно на сборе отряда читала. Думала, что всем понравится, а классная сказала, что если я еще раз двери ногой открою, то закрою головой. И что у меня рифмы на неприличные слова похожи. А одна дура у нас о Ленине читала, так ее на городской конкурс отправили.
- Варенька, ты на них зла не держи! Ты свое думай, делай, пиши. Как же трудно тебе будет, девочка! Что мне делать с тобой? Вали-ка ты домой! Поздно уже.
Виктор всегда приносил ей что-нибудь вкусное: конфеты, яблоки и продававшиеся у них в городе большие венгерские персики в красивых бумажках. Он стал подолгу на нее глядеть каким-то странным неподвижным взглядом. Варя, полагая, что это ему нужно для того, что бы уловить ее лицо. С серьезной миной она поворачивалась перед ним и застывала в выгодной, как она думала, для ее внешности позе, изо всех сил помогая его творчеству. Виктор при этом смеялся, закрыв лицо ладонями. А как-то они долго потешались над малограмотными текстами лозунгов директрисы, и Виктор глянул на нее так, как иногда смотрел физрук, которого Варя очень боялась. Ей стало не по себе.
- Варь, я вот хочу спросить тебя как художник художника, ты целоваться умеешь?
- Не знаю... Как в кино, что ли? Меня же на такие фильмы еще не пускают, а дома у нас телик не работает.
- Иди сюда, - шепотом позвал ее Виктор.
Варя с интересом подошла к нему и хотела сесть на соседний стул, но Виктор притянул ее за руку к себе и посадил к себе на колени. Он мягко обнял ее и стал одними губами прикасаться к ее волосам, шее, щекам. У Вари лихорадочно забилось сердце и перехватило дыхание в горле.
- Ты знаешь, что очень красивая? Тебе это уже говорили, маленькая моя?
- Не-а, все говорят, что я наоборот страшная!
Виктор немного отстранился от нее и, облокотившись рукой на стол, опять рассмеялся.
- Варь, ты, конечно, очень бываешь страшная, особенно когда дерешься в туалете солдатским ремнем! Ну, сколько можно быть таким ребенком-то? Ведь у тебя уже грудь такая, что все встает!
- Чего встает?
- Ничего! Ты сиди тихо, ротик приоткрой и смотри прямо мне в глаза...
Варька в точности исполнила его наставления, поэтому ей было совершенно непонятно, почему он вдруг, в приступе смеха, сполз со стула, выронив ее, и покатился по полу.
Целоваться он ее все-таки научил. Варя теперь целыми днями сидела на уроках неподвижно, тихо, словно оглушенная, и все время молчала. Учителя поражались резкой положительной перемене в ней и поздравляли Виктора с педагогической победой. Он почему-то не радовался вместе с ними, глядя на коллег больными виноватыми глазами. У них несколько притормозились лозунги, потому что теперь они каждый вечер истязали друг друга медленными глубокими поцелуями.
Однажды Виктор показал ей свою работу, которую ему надо было сдавать в его институте. На ней была изображена совершенно голая красивая смуглая женщина, она лежала в какой-то странной комнате, стены которой были завешены яркими мазками картин, на убогой смятой постели. Но от ее тела шло устойчивое мягкое тепло, которое согревало достаточно дикую обстановку, в которой она разлеглась. Варе было смутно знакомо ее лицо. Она переспросила Виктора: "Это что, я?".
- Да, немного подрастешь и будешь совсем ты.
- А это где я лежу?
- У меня, в общежитии.
- У тебя там столько картин! О море?
- Нет, о тебе.
- Вить, а ты когда меня к себе поведешь картины смотреть?
- Ты, Варюша, что думаешь, что я подонок совсем что ли?
Ничего такого Варя о Викторе не думала, она думала только, что у него очень много в общежитии ирисок, которые он приносил ей в карманах своего пиджака. И целоваться там с ним можно будет, не опасаясь, что к ним завалит физичка. Пока она с удовольствием жевала мягкие ириски, Виктор Павлович, развязав ее пионерский галстук, губами ласкал ей шею и затылок. Сидеть у него на коленях Варьке было неудобно, жестко, но он ее не отпускал. Плакаты у них теперь шли плохо, без огонька.
- Вот закончишь школу, Варя,- с непонятной ей тоской шептал ей Виктор прямо в уши, отчего Варя заливалась смехом и ежилась, - мы в тот же день пойдем ко мне, я там тебе такую картину нарисую! Я тебе за все, дурочка маленькая, отплачу! - заражаясь ее весельем, заканчивал он с приятным грудным смехом.
Глядя в сгустившиеся сумерки за окном, он отсылал ее домой и один оставался писать лозунги. Иногда, поднимая на нее странные потемневшие глаза, он просил: "Варь, ты ко мне больше не приходи!", но, видя, как у Варьки сразу же закипают слезы, с отчаянием разрешал ей прийти завтра. А когда у них бывало по вечерам пионерское мероприятие и в его каморку нельзя было пройти незамеченной, то Варька кралась под лесенку, где технички хранили свой инвентарь, и целовалась с Виктором там.
Конечно, долго так продолжаться не могло. Их застукали. Донесла строгая пожилая уборщица. Варвару вызвала к себе завуч Клара Семеновна, которую боялась даже Зоя Павловна. Клара проработала до ранней, для учительской профессии, пенсии в колонии для несовершеннолетних преступников, а потом, переехав жить к дочери, устроилась к ним в школу.
- Варя, - мягко и доверительно сказала Клара Семеновна. Скажи мне, девочка, он с тебя штаны снимал?
- Нет, Клара Семеновна, не снимал, - оторопела Варя.
- Варвара, говори! - повышая голос, в котором уже звенел металл, давила на нее Клара.
- Да не снимал он штанов! Мы только лозунги писали!
- Вспомни лучше сейчас! Потом поздно будет!
- Клара Семеновна, у меня дырка на штанах! Я ее зашиваю, а она опять расходится за день. Мне к фельдшерице-то нашей живот от чесотки ходить показывать стыдно, не то что перед Виктором Павловичем их снимать!
- Ты мне сейчас все расскажешь! Я тебя ссучиться заставлю! Говори сейчас же! - вдруг страшно зашипела на нее Клара Семеновна, - Ты с ним спала?
Испуганная, уже ни в чем не уверенная Варя пожала плечами и сказала: "Нет, не спали мы с ним, вроде... Не помню я уже!" Клара Семеновна отпустила ее, хохотнув: "Иди, дура! Видать, не врешь! Если бы с таким мужиком спала бы - вспомнила!".