Выбрать главу

— Как пожелаете, Повелительница.

— Хорошо. За ненадлежащее обращение буду наказывать. Донеси это до всех жителей. Вечером я жду всех во дворе замка на принесение клятвы верности и замену ошейников. И если я говорю всех, это значит всех! Понятно?

Хват понурил голову — глупый молодняк ожидаемо попал в переделку. Надо постараться убедить дурней не играть с огнём.

— Да, го… Повелительница.

Мужчина вжал голову в плечи, ожидая обещанного наказания, но дождался лишь удовлетворённого хмыка. Пронесло на первый раз. А отряд уже сорвался с места, направляясь в замок. Переведя дыхание, Хват медленно повернулся к встающим людям.

— Ох, чую, други мои, кончилась наша вольготная да спокойная жизнь.

И уже вечером его слова полностью подтвердились.

Желание баронессы сменить им ошейники не было обычным. Ну что в той кожаной полоске? Есть и есть, символизирует их статус. Разве что деткам их меняли по мере роста, а после совершеннолетия выдавали постоянные, на всю жизнь. Зачем всем менять? Ох, неспроста то задумалось, неспроста… Только что они могут изменить? А вот молодых бунтарей надо найти и заставить явиться на общий сбор как полагается. Прямое неисполнение приказа весьма чревато.

К сожалению, молодёжь спряталась крайне умело. Делать нечего, и с тяжёлым сердцем староста повёл деревенских в замок, предупредив всё же, что если хозяйка спросит впрямую о том, все ли пришли, врать он не станет — жизнь мужчине пока ещё была дорога. Народ нахмурился, но промолчал: все прекрасно понимали Хвата, наоборот, многие даже ворчали на нерадивых молодчиков, поставивших своим поведением под удар всю деревню. Надежда была лишь на то, что баронесса не станет сильно вникать. А в остальном постарались выполнить приказ в точности. Велено было прийти всем, и потому бабы тащили даже младенчиков — лучше пусть над ними посмеётся новая хозяйка с воинами, чем накажут за недостаточную исполнительность.

Пришедших крестьян загнали во внутренний двор, где уже собрались все мужики из местного гарнизона и замковые слуги, и поставили на колени. А напряжённо и испуганно молчащую толпу окружили пришлые наёмники. Их не заставили долго ждать: двое воинов вынесли во двор удобное кресло и поставили на помост… для наказаний. Возле помоста появился незнакомый пожилой мужчина и замер с листом и самописцем наготове, а рядом с ним те же воины поставили небольшой стол с накрытым полотенцем коробом.

Следом появилась и хозяйка, с величавым достоинством села на импровизированный трон и окинула стоящую перед ней толпу цепким взглядом. В дрожь бросало не только от этого взгляда — холодного, равнодушного, умного, — но и от спутников девушки. Зверь вёл себя как разумный: не ограниченный ни цепью, ни приказами, казалось, он сам знает, что должен делать. И эльтау за правым плечом. Осознанный наконец факт, что баронессе служит представитель расы, никогда и никому не подчиняющейся, заставил поползти по спине струйки холодного пота. Лишь сейчас Хват начал реально бояться.

— Итак, меня зовут Анжелика дерꞌМоншел, с недавнего времени — ваша новая хозяйка, — спокойный голос без каких-либо усилий разнёсся над толпой. — В последний раз напоминаю всем рабам, что обращаться ко мне они должны «Повелительница». Знаю, что это непривычно, но таковы мои правила. Особо забывчивым наверняка поможет плеть. Сейчас каждый из вас будет подходить к столу и надевать новый ошейник — детям младше двенадцати это сделают родители — потом сообщать своё имя Благородному Тиуру. Чёрные для мужчин, серые для женщин. Очерёдность соблюдаете семьями, ошейник надо просто приложить к шее и соединить концы.

Глухой гул собравшихся резонировал в голове с панической мыслью: «просто соединить концы» можно только у магических ошейников. А это означало потерю даже призрачной видимости свободы. Снять такой может только хозяйка или лицо с нейтрализующим заклятье ключом. Об этом в Лируане знал любой раб. Знал и молился Великой Калише, чтобы его минула такая судьба. В ответ на волнение за спинами раздался тихий лязг оружия, и тишина была восстановлена. Выбора не существовало. Никогда. Хват первый сделал шаг к помосту, в душе проклиная своё «высокое» положение.