— Домна Люсьела вряд ли оценит этот подарок, — фыркнула Мэйлина. — Она считает праздничную ночь языческим обрядом, а христофоро не к лицу не то чтобы участвовать в нем, а даже наблюдать за праздником. Она ворчала на Калинду уже за то, что та позволила Раэлю приготовить корзинки с подарками. На что отец сказал: «Все празднуют, все радуются, любой будет прощен, этот грех невелик, ведь получают же батраки день отдыха. Пусть Раэль получит удовольствие, пока маленький. Он будет хороший христофоро, если останется таким добрым и хорошенько освоит „Книгу Мыслей“.
Ромили улыбнулась и сказала:
— Отец, насколько я помню, говорит одно и то же в канун каждого праздника. Все время твердит, что следует жить скромно, умерять аппетиты, а сам, я уверена, как любой другой человек, любит фрукты, имбирный хлеб и шафранные пирожные. Папа вообще слишком много говорит: животное должно быть довольно своей пищей, рабочий — платой и отдыхом… И тому подобное, что написано в «Книге Мыслей». Он часто бывает груб, но с батраками обращается справедливо. — Она застегнула пуговицу и повернула сестру к себе лицом. — О Мэйли, как ты красива!.. Но слава Богу, что ты не носишь это платье каждый день — я бы измучилась застегивать его. И расстегивать тоже… Любая бы девушка отчаялась… Вот почему у меня на праздничном платье нашиты только кружева — я бы взвыла, если бы мне пришлось разбираться с ними каждое утро.
Она застегнула последнюю пуговицу на рукавах своей нижней рубашки и через голову надела бархатный, в ржавчину, расшитый бабочками сакрос[17]. Потом Ромили повернулась к Мэйлин — скрепить ее косу заколкой-бабочкой так, чтобы ее крылья прикрыли сзади воротник.
Сестра тем временем рылась в корзинке в поисках цветка.
— Вот этот розовый мне пойдет? — спросила она у Ромили. — Как раз к моему платью… О-о, Роми, взгляни! — Она даже рот приоткрыла от изумления. — Нет, ты только посмотри! Ты что, его не видела? Он положил в корзинку золотой цветок. Это же дорилис!..
— И что из этого? — невозмутимо поинтересовалась Ромили, выбравшая к своему платью голубой киресет. Мэйлина испуганно схватила ее за руку.
— Как что? Ты не должна это принимать — разве тебе не известен язык цветов! Если какой-то мужчина преподносит тебе в дар золотой цветок… ну, цветок страсти… Ты сама прекрасно знаешь, на что он намекает.
Ромили вспыхнула — точно так же, как и только что, в коридоре. Она словно почувствовала на себе похотливый взгляд, каким одарил ее толстяк, вышедший из ванны. Алдерик? Неужели он тоже смотрел на нее с подобной жадностью? Да нет же, ничего такого и в помине не было. Вполне дружеские, вежливые, без всякой примеси каких-либо грязных мыслей отношения.
— Чепуха! — ясным голосом заявила она. — Он чужак в наших горах, значит, не о чем и разговор вести. Но если это вызовет нежелательные разговоры… Мэйлина, выбери-ка мне цветок, которым можно было бы украсить прическу.
Сестры явились в огромную столовую во всем блеске. Там проходили обычно торжества и праздники. Девушки шли степенно, в руках, как того требовал древний обычай, несли подаренные им в этот день корзинки с фруктами. Ими они должны были одарить отца и братьев. Леди Люсьела радостно приветствовала гостей. Раэль в новом нарядном костюмчике был тут же; рядом восседала Калинда — тоже в новом платье, темном и строгом, как и подобает ее положению. Ромили сразу обратила на это внимание. Все-таки Люсьела, подумала она, добрая женщина. Как бы ни складывались их взаимоотношения, это нужно признать. В других домах гувернантки обычно десятилетиями донашивают свои собственные наряды или им отдают старые с барского плеча. Дарен обрядился в лучший свой костюм. Алдерик тоже, хотя нарядом ему служил обычный черный камзол студента из Неварсина, на котором в помине не было каких-либо семейных гербов или цветной отделки. Странно, решила Ромили, какого же он все-таки роду-племени? Она все более укреплялась в мысли, что он из приверженцев отправленного в изгнание законного короля. Возможно, даже сам молодой принц… Она, конечно, никому не заикнется о своей догадке, но почему бы Дарену не довериться ей?
Гарет из Скатфелла — тот, что являлся хозяином поместья, — занимал самое почетное место за праздничным столом, на котором обычно сидел сам дом Макаран, однако отец Микела в придворной табели о рангах стоял ниже отца Гарета. Молодые люди сидели за отдельным столом. Ромили, увидев Дарису, сидевшую возле Кадела, хотела бы присоединиться к своей подруге, но мачеха жестом указала ей на свободный стул возле дома Гариса, наследника Скатфелла. Девушка покраснела, но решила, что не стоит сразу устраивать скандал. Пришлось сесть на назначенное место. Ромили поджала губы и решила, что в присутствии родителей дом Гарис будет вести себя прилично.
— Теперь, так ладно прикрыв свою красу, вы выглядите еще прекрасней, дамисела, — сказал он. Слова были вполне вежливы, не придерешься; однако, взглянув в его круглое, чуть надменное лицо, Ромили решила, что лучше не отвечать. Он, к ее удивлению, счел подобное поведение нормальным и даже улыбнулся доброжелательно и весело.
Трапеза затянулась за полдень — трудно перечесть, сколько наивкуснейших блюд, редких деликатесов было подано к столу. Уже в самом конце, когда пресытившиеся гости по крохам пробовали то или иное кушанье, в зал вошли музыканты. На окнах подняли занавесы, и в просторное помещение ворвались лучи густо-багрового исполинского светила. Самого солнца видно не было, но на полу лежали тусклые, шафранного оттенка прямоугольники света.
Наконец слуги распахнули двери, и гости спустились в нижний зал, из которого была вынесена вся мебель, чтобы было просторнее танцевать. Дарен первым повел сестру, как того требовал обычай, и, проходя мимо стола, за которым расположились местные лорды, Ромили услышала их разговор. Естественно, присутствующие в деталях обсуждали свару при дворе и изгнание Каролина.
— Плевать мне на всю эту заварушку, — объяснял Макаран. — Мне безразлично, кто сидит на троне, но что хорошего, если по каждому вопросу то и дело приходится совать взятки? Они хапают без числа. Было время, когда Макараны правили этим королевством, потом моим предкам не хватило сил защитить королевство. Мои предки не захотели превращать свой домен в военный лагерь или, что еще хуже, в поле битвы и полюбовно договорились с Хастурами. Пусть они правят, но я проклинаю их братоубийственные войны и принимать в них участие не желаю.
— Я слышал, что Каролин и его старший сын бежали на наш берег Кадарина, — сказал лорд Гарис. — Не сомневаюсь, он попытается найти убежище у моего кузена Алдарана… Между Хастурами и Алдаранами существует давняя вражда.
Его отец скептически усмехнулся.
— Не найти более свирепых охотников на волков, чем собаки, в чьих жилах течет волчья кровь. Те же Алдараны — разве они не вышли из рода Хастуров? Правда, это было давным-давно…
— По крайней мере, так говорят, — согласился лорд Гарис. — Я в общем-то не очень доверяю всем этим сказкам о спустившихся с неба богах… Хотя кто знает, ведь в роду Алдаранов из поколения в поколение передается ларан. Так же, впрочем, как и среди моих детей. И ваших… Дом Микел, ваш сын тоже живет в Башне?
Отец нахмурился.
— Но не по моей воле. Я не посылал его туда — он сам выбрал этот жребий. — Микел ударил ладонью по подлокотнику. — Я больше не считаю его сыном. Тот, кто променял родовое гнездо на Башню Хали, мне не сын! — Он помолчал немного, потом добавил: — Но сейчас разговор на эту тему неуместен. Не желаете ли, господа, потанцевать?
— С большой охотой, — улыбнулся сэр Гарис, — оставлю вас, чтобы побыть с молодежью. — Не позволите ли, дорогой хозяин, пригласить вашу даму? — спросил он и, дождавшись разрешающего кивка, предложил леди Люсьеле руку.
После первого традиционного танца юноши образовали как бы внешний круг, женщины и девушки собрались в центре. Последовала небольшая пауза. Когда же музыканты принялись наигрывать быструю мелодию, веселье разлилось вширь. Ромили заметила, как Дариса, отказав нескольким кавалерам, выбралась из своего круга, и бросилась к подруге. Крепко обняла ее… Ромили предложила что-нибудь выпить, и они с бокалами в руках уселись в сторонке поболтать. Дариса была наряжена в свободное, без пояса платье, которое обычно носят беременные женщины. Пряжку на своей блузке она тоже расстегнула, без конца обмахивалась веером. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала…