Грустные эти мысли так и катились потоком — Ромили не заметила, как они добрались до подворья Ордена. Там поужинали. Девушка жевала вяло. Ей было как-то невдомек, что ужин давно закончился и им дали то, что осталось. Всухомятку… Так же безвольно Ромили направилась в спальню. Яндрия тоже примолкла, уже не похохатывала — видно, свои грустные думы одолели.
«Черт бы побрал эту войну! Она и Орейна испортила, и Руйвена тоже… Может, прав был папа… Какое нам дело, что за ублюдок сядет на трон!!»
Каждое утро Ромили начинала работу с теми лошадьми, которые легче поддавались дрессировке. Многого от них ожидать было нельзя — туповаты они были, это девушка отчетливо чувствовала. В последнюю очередь бралась за Солнечного — это было как награда, подарок самой себе. Между тем сестры уже почти освоили выездку и теперь тренировались в строе — брали с места в галоп, выдерживали линию, учились поворачивать по команде — их готовили в отряд регулярной кавалерии. Оказывается, вокруг Серайе было много инструкторов, которые готовили конников для войска Каролина. Со многими из них Ромили познакомилась во время полевых занятий. В том не было тайны — порученные ей кони были более тренированны, и добивалась этого девушка за более короткое время.
Теперь после окончания занятий Ромили как обычно не спеша обошла свои небольшие владения — подошла к каждой лошади, к каждому червину, каждого похлопала, погладила, пощупала шершавые носы; нашла минутку с каждым войти в мысленный контакт, испытать долгий миг блаженства, одарить и получить взамен бессловесное выражение любви. Любое животное было ей дорого, они все были известны ей до самых мельчайших подробностей — она как бы сумела слиться душой с каждым из них. Их ждала нелегкая судьба — война и для скакунов война… В моменты духовного слияния она испытывала те же чувства, что и ее подопечные, ощущала вес всадника, их глазами следила за вкатывающимся на вершину небосвода распаленным багряным солнцем; и бег она ощущала как легкий перебор всех четырех ног — не двух! Где-то на задворках сознания Ромили чувствовала: каждое из этих животных, мчавшее седока, что-то знало о той истине, которая, как записано в наставлении святого Валентина, была рождена бременем мира. Только Хранитель Разума мог вместить ее всю целиком, но он был щедр и одаривал ею всякое живое существо. Если человек в лукавстве своем мог убедить себя, что истина — ложь, заумь или идеал, то коню это знание было дано и он так же просто верил в него. Незамутненно и искренне… Поэтому и жилось коням несладко — знание награждало терпением, но оно же смиряло гордыню, и им приходилось гнуть шеи…
Теперь их ждал бой…
Смутное волнение всколыхнуло Ромили — возможно, только лошади сохранили в себе эту святую чистоту истины, пусть только мельчайшей капельки ее… и поделились с человеком, дали ей, Ромили, возможность прозреть…
На том спасибо! С конями Ромили было куда легче работать, чем с ястребами или сторожевыми птицами. Это потому, решила она, что кони обладают куда более развитым разумом. Именно разумом! Вот, например, птицы!.. Они очень эмоциональны, они тоже доставляли радость при общении, но это все более связано с полетом — самое необычное ощущение для человека. Сознание их менее развито и было сосредоточено — или приспособлено? — для обработки поступающих зрительных образов. У коней не было подобной ограниченности — их сознание было шире, сложнее, организованнее. Их разум более всего походил на человеческий и в то же время был наособицу. Спутать невозможно, а вот слиться, пообщаться душами — вполне. Это было такое блаженство!
Наконец она добралась до стойла, где томился Солнечный. Жеребец, заметив ее, сразу замотал головой. Ей не надо было приказывать — Ромили набросила уздечку и, не оглядываясь, пошла к выходу. Вороной последовал за ней. С ним они сливались сознаниями мгновенно. Тогда и рождалось удивительное существо, обладавшее единым разумом и двумя столь несхожими телами коня и человека. Оба они купались в любви, ниспосланной свыше. Седлая скакуна, Ромили не могла сразу разобраться — не на ее ли спину легло это изогнутое удобное сиденье? Дальше — больше. Устроившись в седле, она переживала все ощущения, которые рождались в голове жеребца… Спроси ее в тот момент: она ли взгромоздилась на спину лошади или это ей подбавили тяжести, надавили на седло — девушка не смогла бы дать определенный ответ. Как ни странно, но, даже ощущая частью сознания собственное тело, она испытывала редкое удовольствие… Она как бы окуналась в быстрое движение, сливалась с ветром, мчалась с ним наперегонки — все это происходило с ней, с Ромили, и в то же время с каким-то другим, состоявшим из двух ипостасей существом. Это двуединое создание только на первый взгляд было необычно и странно — Ромили бессознательно проваливалась в распахнувшееся перед ней откровение. В иной мир, блистающий и добрый… Это была реальность, о которой она никогда не догадывалась, — она представляла собой бесконечную дорогу слияний или, может, ряд ступеней, ведущих ввысь, к однозначно ощущаемому теперь совершенству — Божьему свету. И каждая ступень — это было лишь слабое отражение его… В том мире, куда она вознеслась вместе с Солнечным, время текло необычно. Оно как бы дробилось на бесконечно малые доли, и в каждую из них вновь рожденное двуединое существо — а значит, и Ромили как личность — проживало целую жизнь, полновесную, звучную… Мгновения замерли — здесь в блистающем мире не было ни прошлого, ни будущего. Это был экстаз настоящего. Все здесь свершалось неспешно, весомо — было видно каждую шерстинку на залитых потом боках скакуна, каждый солнечный лучик, щедро рождаемый гигантским светло-вишневым светилом. Его можно было пощупать, прижать к щеке… С сожалением Ромили пришлось разделиться с конем сознанием — нехотя отделилась от Солнечного, подогнала его к ограждению, спрыгнула на землю… Расстаться не было сил — девушка обняла коня за лоснящуюся сильную шею. Им не надо было слов. Человек стад конем, конь — человеком. Это было величайшее наслаждение, словно она до сих пор скачет на жеребце, а он несет ее вперед, и пути этому не видно конца, и каждый шаг, скок и вздох причиняли им невыразимое наслаждение. Если с чем сравнить ощущение Божьей вечности, то именно с этим безграничным мгновением.
И вновь — с легким сожалением, очень-очень слабым, повеявшим откуда-то из глубины разума, напомнившим, что все на свете имеет завершение, всему есть предел, даже вечности, — она сняла руки и, вернувшись в самое себя, полностью осознав, что она Ромили, и больше никто, шлепнула его ладонью по груди и направила в конюшню. Солнечный сам доберется до стойла… Она же побрела к похожему на сарай постоялому двору. Чей-то голос вывел ее из состояния задумчивости, с некоторой развязностью вторгшись в сознание:
— Как же он красив! Это вороной, о котором мне столько рассказывали? Ничего в нем нет страшного, меня убеждали, что к нему никто и подойти не мог… — Ромили подняла голову — на пороге стояла Клеа. Заметив по ее лицу, что с девушкой творилось что-то непонятное, она встревожилась: — Что с тобой? Это из-за него?
— Нет, он послушен, как дитя, — с отсутствующим видом ответила девушка. — Он любит меня, теперь с ним и ребенок сможет управиться.
Тут Ромили пришло в голову, как нелепа и абсурдна человеческая гордыня. Смешным показалось ей желание подарить этого коня Каролину. Разве жеребец — бездушная вещь?.. Другое дело маленькому Кэрилу. Мальчик тоже без ума полюбит подобного красавца, а тот, в свою очередь уловив, что у ребенка тоже есть дар, ответит ему тем же. Это была хорошая мысль. Взять его себе? В ее положении это было бы непозволительной роскошью — конюх не может восседать на коне имперских кровей. «Как же, — издевательски осадила себя Ромили, — такого коня — и сынку Лиондри Хастура!» Она наконец полностью пришла в себя и спросила у Клеа: