Умолкнув, Слава стиснула Карину, будто мягкую игрушку, даже не замечая, наверно, что ей в этой железной хватке уже стало нечем дышать. Задыхаясь в её объятиях, Карина содрогалась, словно оказалась раздетой на страшном, мертвящем морозе. Слушая, она погрузилась в это, как в ледяную воду, и кошмар полностью овладел ею, чёрным осьминогом ворвавшись в летнее, мирное тепло их квартиры.
– Даже не боль физическая страшна, – сипло, устало роняла Слава тихие, но выворачивающие душу слова. – Страшнее всего – это чувство беспомощности, когда лежишь связанный. И ничем товарищам помочь не можешь. Просто смотришь. Заставляют смотреть. Да и с тобой самим сейчас могут сделать всё, что угодно. Захотят – на кусочки порежут. Захотят – бензином обольют и подожгут. Ты в их власти. И ничто уже не спасёт. И хоронить тебя придётся в закрытом гробу. Если, конечно, что-то останется там от тела... Смерть как таковая – не страшна. Даже мучительная. Хуже – горе, которое она причинит тем, кто тебя любит. Их слёзы, их боль – вот что убивает. О себе не думаешь. Ты – уже просто кусок мяса, труп, а душа уже на полпути на небеса. Уже всё равно, что будет с тобой. Те, кто остаётся плакать о тебе – вот кто важен.
Карина жадно, отчаянно вжималась в неё всем телом и мелко дрожала. Слава, сейчас такая родная, в чистой домашней футболке, её любимая, единственная... Кто-то посмел её связывать, бить, резать ножом. Не руку этой мрази надо было прострелить, а сразу промеж глаз пулю всадить. Она не чувствовала жалости к этим гадам, пусть бы их всех до одного пристрелили там – и тех троих тоже. Ни одной сволочи не надо было оставлять в живых. Просто за то, что они посмели поднять руку на Славу. Карина, трясясь, мысленно всаживала в них очередь за очередью, превращая тела в кровавое месиво – до исступления, до давящей боли в груди, выворачивающей всё саднящее нутро наизнанку.
– Ну, ну... – Слава гладила её по лопаткам, тепло щекотала губами. – Всё, солнышко, успокойся... Не хватало, чтоб ещё и тебя кошмары мучили. Зря я всё это рассказала...
– Нет, Слав... Не зря. – Карина, вырываясь из когтистых лап этого ужаса, пыталась восстановить нормальное дыхание, вытирала слёзы с похолодевших щёк. – Когда любишь, делишь с любимым человеком всё – и радость, и боль. Только так и может быть. Только это и правильно. Без этого любовь – не любовь. Ты брала себе часть моей боли... Теперь моя очередь.
Губы Славы защекотали мокрые ресницы Карины, осушая их тёплым дыханием.
– Девочка моя любимая... Только мыслью о тебе я и была жива. Ты и сейчас согреваешь меня каждую секунду. Мне достаточно просто видеть тебя, целовать тебя... Тебе даже ничего не нужно делать. Ты возвращаешь меня к жизни просто фактом своего существования. Ты – моя радость.
Она больше не отталкивала руку Карины, и та смогла коснуться пальцами шрама. Начинался он в двух сантиметрах над бровью, пересекал её наискосок, а его чуть заметный «хвостик» лежал под глазом. Карина накрыла его губами, и ресницы Славы затрепетали, закрываясь.
– Когда всё это случилось?
– Где-то в начале апреля.
Карина обняла Славу изо всех сил, прильнула щекой к щеке, стараясь удержать слёзы под зажмуренными веками. И после всего этого Слава выслушивала её жалобы на недобросовестных жильцов и разрешала проблемы с ними... Ни словечком не обмолвилась по телефону, что её буквально только что вызволили из плена, вырвали из когтей смерти – живой, лишь оцарапанной, с новым шрамом... Только обычное: «Как ты, солнышко? Как дела?» А Карина, занятая своими неурядицами, не догадалась, не уловила ничего в её голосе... Должна, должна была!
– Я ничего не знала, – сдавленно прошептала Карина, жарко зацеловывая щёки Славы и гладя по упругому ёжику. – И грузила тебя своими мелкими бедами... с которыми должна была справиться сама!
Слава, закрывая глаза, с наслаждением ловила поцелуи, подставляла губы, а кольцо её объятий сжималось крепче.
– Принцесса моя... Мне всё только в радость было, – улыбнулась она ласково, с дымкой усталости в глазах. – И голосок твой слышать ангельский – счастье, и помочь тебе – совсем не трудно. Не помнила почти ничего, но когда рассказали ребята – кровь в жилах застыла. Я как мёртвая была тогда, душа – одна сплошная глыба льда. Думала, всё – не оживу, не стану прежней, домой приеду – тебе улыбнуться не смогу. А с тобой поговорила – и вроде жизнь опять трепыхнулась во мне. Дни считала, дождаться не могла, когда наконец к тебе вернусь.
Ночь и следующие несколько дней прошли в борьбе с последствиями неразумного «снятия стресса». Карина скупила в аптеке все запасы янтарной кислоты и давала Славе таблетки каждый час. Сиделка, медсестра, заботливая мама – неважно, с кем её можно было сравнить сейчас; важно, что Славе её тепло требовалось каждую минуту, будь то очередной стакан воды, тарелочка супа или те же таблетки. Взгляд, прикосновение, массаж, звук голоса, улыбка, нежность – внешняя сторона, а внутри – соединённые незримой ниточкой души.
– Слав, тебе надо научиться переключаться с тяжёлых воспоминаний на что-то хорошее. Самое простое – на меня. – Карина поднесла к глазам Славы заколку, которую носила почти не снимая, чтобы обновить на ней запах своих волос. – Бери её с собой. Как только почувствуешь неладное, сразу доставай. Что ты ощущаешь, когда видишь её и вдыхаешь запах?
Слава, сидя на озарённом солнцем диване, взяла зажим, с задумчивой усмешкой поднесла к носу.
– Чувствую, будто ты рядом.
– Попробуй закрыть глаза и представить меня. – Карина уселась рядом, поджав ноги под себя.
Веки Славы сомкнулись, на губах пунктиром проступила улыбка.
– Легко.
– Видишь моё лицо? – Карина придвинулась ближе, с нежной болью всматриваясь в первые серебряные волоски, блестевшие на висках Славы.
– И не только. – Та, не открывая глаз, улыбалась всё заметнее. – Если опустить взгляд чуть ниже, открывается твоя дивная шейка... А потом ещё пониже. Расстёгивается пуговка на блузке...
– Эй, насчёт «пониже» мы не договаривались! – засмеялась Карина.
– Ш-ш... Не мешай мне представлять, – отмахнулась Слава пальцем. – Вот блузка расстегнулась... Соскользнула с плеч. А под ней – лифчик, который я тоже расстёгиваю...
– Слав, ну давай серьёзно! – Карина встряхнула её за плечи, ущипнула.
– А я не шучу, – продолжала та, отстраняя тормошащие руки девушки. – Всё на полном серьёзе. Ещё пониже... Там такие сексуальные брючки, которые офигенно сидят на тебе, облегая твою попку. Сейчас ты останешься и без них. А что у нас тут? Трусы кружевные – одна штука. Сейчас будет ноль целых ноль десятых...