***
Тот даже как-то с робостью поглядывал на золотые погоны Алексея и всё тихонько бормотал себе под нос:
– А как же это, что в таком чине? Рази ж так бывает? Или подвох в этом какой-то? Нет, нет, – гнал он прочь эти мысли, – Алёшка не такой, не созорничает в этом. Значит, заслужил такую честь. Сотник уже!
И тут же спохватился:
– А как же теперь к нему обращаться? Не скажешь уже, как прежде – сынок, Алёшка…
Под уютное укачивание экипажа, продолжил, уже в мыслях:
«Ох, сынок, сынок, какие же ты заботы на себя берешь? С самых юных лет. Не запали себя, не надорви ты жилу, силы свои пожалей. Они каждому отпущены Господом по мере.
Выше возьмёшь того, что в книге судеб написано – запалишься, не выполнишь предначертанного. Тогда и жизнь не в радость станет. Чёрной завистью душа изойдёт и будешь всё виноватых искать, кто же это так жизнью твоей распорядился, что в ней ничего не состоялось, ничего не сбылось.
А ниже меру выберешь от того, на что душа способна – лодырем станешь. Сам от себя счастье отпихнёшь. И так зря жизнь потратишь, не заметишь, как и пробежит она.
И только те счастливы, которые и задумку высокую имеют, и сил, талана у них на это достаёт Кто несёт свет и добро другим, не изводит душу завистью, лестью. Двуличием.
Думаю, что Алёшка – именно из таких. Не пожалеет себя, но и душу не растратит почём зря. Все отдаст людям, осветит их путь, подскажет, как по нему идти.
Дай-то Бог, милый ты мой, чтобы всё у тебя сладилось, всё состоялось».
И он вновь и вновь смотрел на родное лицо своего любимца, а тот, повзрослевший на годы, опирался на эфес офицерской шашки руками, положив на них подбородок, и думал о чём-то своём, сокровенном и далёком.
Его глаза при этом светились и от восторга, и от счастья, и от осознания важности той великой цели, к которой себя готовил все годы своей юности и учёбы…
***
Каледин-старший не знал – куда и посадить сына.
Шутка ли, первый в роду выпускник военного училища, которому сам Государь определил старшинство в чине, против иных, да ещё и место службы позволил выбрать.
И, что греха таить, Максим Григорьевич тут же подумал:
«Вот и славно. Поблизости от дома служить будет. В той же Старочеркасской, ну, в Ростове, наконец. Уж я-то попрошу атамана, да и друзья-приятели есть везде, в самом атаманском управлении. Помогут».
И был неслыханно удивлён, даже досадовать стал, когда сын твёрдо отказался от услуг отца подобного рода и заявил, что место службы уже выбрал. Это будет прославленный казачий полк, в котором в молодости служил и Каледин-старший.
Отец даже опешил:
«Как? Сын – надежда и опора, имеет все возможности служить, что называется – дома, а выбирает какую-то Тмутаракань? Зачем? Для чего? По крайности – он ведь даже к Великому князю может обратиться. Никогда не тревожил Его Высочество, а здесь – сын, судьба всего рода Калединых, тут уж не до деликатностей, можно и потревожить своего старинного командира.
– Папа! Нет и нет! Сам пробью себе дорогу. Не хочу, чтобы обо мне говорили, что я из милости – князя ли, друзей ли твоих – пробился. Я достигну всего сам. Пойми меня, родной мой. Только в этом я вижу весь смысл жизни и службы. Тебя же никто от войн с турками не уводил, не прятал за широкую спину в тёплое место. Ты же сам был всегда впереди других, поэтому и любят тебя, и уважают люди. А если бы прятался за спины своих покровителей – разве такое было бы возможным.
И отец смирился. Он понимал, что Алексей прав. И душу его можно навек изранить неумелым, пусть и от души, от любящего отцовского сердца, вмешательством в его жизнь.
– Ну, что ж, сынок. Порешил, так порешил. Но знай, что служба государева – она любит кровь из человека точить. Слукавишь, в полсилы станешь этот воз тянуть – нет, не просто себе навредишь, это ещё полбеды, а вот когда в бою людей зря положишь – вот что главное, простить этого пристойный человек себе до конца жизни не сможет. Как перед матерями оправдаешься?
Не выдержало отцовское сердце, шагнул к сыну, прижал его к своей груди, но не забыл главного, и довершил свою мысль, глядя в глаза Алексею:
– Поэтому – верю в тебя и знаю, что жить без души, служить лишь бы как – не сможешь. Тогда бери всё, сын. На себя, за всё ответствуй и пусть тебя хранит на этом пути моя любовь и моё благословение отеческое.
И больше они об этом не говорили.
***
Отец, не дожидаясь его приезда, на Троицу, пригласил многочисленных друзей, и их дом, на третий день отпуска Алексея, гудел, как растревоженный муравейник.
Кого здесь только не было!
Тепло и сердечно приветствовали молодого офицера те, с кем он уже встречался во время предыдущего отпуска, много было новых лиц. Все, как правило – в форме, с многочисленными наградами на мундирах, да побелевшими уже сабельными ранами на мужественных лицах.
Все, наперебой, поздравляли Каледина-младшего с высоким офицерским чином и желали доброй и счастливой службы и судьбы.
В этом отпуске встретит Алексей и свою судьбу, ту, единственную, которая и пройдёт с ним по дороге жизни до самого конца, разделив с ним всю ношу непростой доли жены военного.
Но это будет впереди.
А сегодня гости, знавшие реальную цену службе и выстраданным и желанным чинам, даже с опаской посматривали на Каледина-младшего.
Все они были ревностные служаки, к службе всегда относились прилежно, дорожили своими чинами и наградами.
Особенно трепетным было отношение к священным офицерским погонам у тех, кто к ним выбился из самого низу, из нижних чинов за высокое личное мужество и беспримерные подвиги.
И те из них, для кого погоны сотника были вожделенными, с ревностью посматриваали на мальчишку, в одном с ними чине, не прошедшего лютых сеч, не испытавшего всех превратностей службы, не лежавшего по лазаретам с многочисленными ранами, о которых свидетельствовали белые уже рубцы на их лицах.
Но это длилось до той поры, пока Алексей не заговорил.
И тут все гости притихли, с интересом и даже с какой-то опаской, зачарованные неотвратимой логикой, ясностью изложения проблем, слушали молодого офицера и понимали, что минуло их время.
Наступала новая пора, когда одной удали и одной лихости, личного примера – уже было недостаточно для одержания верха в военном противоборстве на поле брани.
Даже отец Алексея крякнул и как-то виновато заморгал глазами, когда его сын убеждённо произнёс:
– А вообще, досточтимые гости, будущие победы русского оружия – сегодня в руках учителя. Да, да, вы не смейтесь надо мной. И поверьте пока на слово – именно учитель готовит наши будущие победы.
Развитие техники и вооружения, совсем скоро поднимется на такие высоты, что человек неграмотный, необразованный, не сможет ими овладеть в полной мере и эффективно использовать их боевые возможности на поле боя.
Поэтому, почему уже сегодня, на флоте служат пять, а то – и семь лет, а в пехоте – лишь три? Вы задумывались об этом?
А всё лишь потому, что там сложнее техника, системы вооружения. Трёхлинейкой может овладеть каждый. А вот поразить морскую цель – маневренную, постоянно находящуюся в движении. Да ещё и на дальности. Исключающей поражение своего корабля ответным огнём – тут нужна всеобщая высокая грамотность народных масс, иной, если хотите, уровень культуры.
Вот что я имею в виду, говоря о том, что судьба будущих побед нашей армии находится в руках учителя.
И тут же обратился с вопросом к гостям:
– Почему мы потерпели поражение в Крымской войне? Многие из Вас были её участниками.
И тут же сам ответил:
– Лишь потому, что у врага было более совершенное оружие, и он умело им пользовался. У него уже в эту войну появился рассыпной строй, что резко снижало эффективность и губительность нашего огня. У противника был выше уровень подготовки командных кадров.
Великие русские герои, стяжавшие славу на века, адмиралы Нахимов, Корнилов, Лазарев, Истомин – безусловно, заслуживают поклонения и преклонения, но их победы, поймите меня правильно, были последними победами парусного флота.