— Ринна, позволь мне принести тебе что-нибудь. Как насчет чая?
Она покачала головой.
— Нет, спасибо, ничего не надо.
Прошло несколько часов, но для Ринны время остановилось, она не знала, сколько провела здесь: несколько дней, недель, а может быть, всего несколько мгновений. Ей все было безразлично. Трэвис держал ее руку в своей, тепло его прикосновений придавало столь необходимое ей мужество.
Во время следующего посещения Ринна сжала руки отца, словно хотела этим вдохнуть в него частицу жизни, частицу мужества, переданного ей Трэвисом.
Да, именно Трэвис помог ей пройти через это. Она не помнила, когда осознала, что не может обойтись без его поддержки. Возможно, это произошло, когда в машине он взял ее за руку, а может быть, когда положил руку ей на плечо у постели отца. Она знала одно: без него ей пришлось бы еще труднее.
Но что бы она, ни делала, казалось, жизнь покидает Леса Уилльямсона. Тревожные сигналы монитора звучали все чаще и чаще. Менялись дежурившие около него медицинские сестры, появлялись и исчезали врачи, что-то тихо ей говоря. Ринна молила, чтобы к отцу вернулись силы, молила о провидении и всепрощении. Трэвис все время был рядом с ней. Он крепко обнял ее, когда они увидели, как дежурная бригада врачей стремительно ворвалась в реанимационное отделение и через некоторое время покинула его, безнадежно покачивая головами. Ринна в волнении стала ходить из угла в угол, но Трэвис подвел ее к стулу.
— Поешь немного супа. — Он поднес ложку к ее губам. Эта заботливость резко отличалась от его недавней манеры общаться с ней. — Тебе нужно сохранить силы.
Она не задавала вопросов. И не плакала. Ее отцу было бы неприятно, если бы она оплакивала его.
— Какая досада, — донеслись до нее обрывки разговора двух медицинских сестер, проходящих мимо, — подумать только, ведь у них медовый месяц.
— Мистер Мартин, я из канцелярии. Мне бы не хотелось беспокоить вашу жену… — Дальше — тихое бормотание: — Мне очень жаль.
— Мы делаем все возможное. — На этот раз говорил врач. — Ей необходимо немного отдохнуть. Она выбилась из сил. Заберите ее отсюда. Оставьте нам номер телефона, если что, мы вам сообщим.
Ринна не хотела уходить, но Трэвис настоял. Она удивилась, заметив за окном первые лучи восходящего солнца. Неужели уже прошла ночь?
Они сняли номер в гостинице. Ринна разделась, не отдавая себе отчета, что делает это в его присутствии, — она по-прежнему пребывала в каком-то полузабытьи.
— Трэвис. — Она повернулась, взглянув на него глазами, полными слез. — Что, если он умрет? Что, если мой отец умрет?
— Нет, Ринна, он не умрет, — сказал Трэвис, крепко обняв ее за плечи. Затем, не раздумывая, привлек ее к себе. У нее потекли слезы, сначала медленно, потом она разрыдалась. Он похлопывал ее по плечу, как похлопывают детей, стараясь успокоить. — Все будет хорошо, Ринна. Поверь мне, все обойдется.
Она верила ему, она верила в него. Ринна не протестовала, когда он мягко опустил ее на кровать и вытянулся рядом с ней, нежно держа ее руку в своей. Непонятно как, но ей удалось заснуть.
Вечером того же дня, когда они вернулись в больницу, ее отец был по-прежнему слаб, но цвет его лица изменился. Медицинские сестры больше не хлопотали около него. Ринна почувствовала облегчение. Трэвис прав. Ее отец поправится. Она взяла отца за руку и посмотрела на Трэвиса. Он безмолвно кивнул в знак одобрения.
— Трэвис? — Недоуменно произнес ее отец скрипучим голосом. — Трэвис Мартин? Это вы?
— Привет, Лес. Что это вы затеяли, хотите увильнуть, чтобы не ставить своего жеребца в скачках против моего?
— Мой жеребец медленным шагом обгонит вашу клячу. Ну и влипли вы с ним, Мартин. От таких, как он, одни неприятности.
— Думаете напугать меня? Давайте поднимайтесь и посмотрим, кто прав.
— Не рассчитывайте, вам не удастся поплакать на моей могиле. Увидимся на скачках в Дерби, а может, и раньше. — Вскоре он заснул. Когда он проснулся, стало заметно, что к нему возвращаются силы. Ринна осталась около него одна, Трэвис пошел позвонить Дэвиду.
Лес дотронулся до кольца на ее пальце:
— Кто?
— Трэвис. Мы поженились на прошлой неделе.
— Отец Энди?
Какого ответа он ждет на свой вопрос: подтверждения того, что ему уже известно, или сообщения о том, кто отец Энди? Что осталось в его памяти из прошлого?
— Да, — прошептала Ринна. Поймет ли он, что она имела в виду?
— Ты должна была сказать мне об этом тогда. Он хороший человек… настоящий лошадник.
Вероятно, он все же понял ее. Через три дня Лес Уилльямсон чувствовал себя значительно лучше. Когда Ринна вошла в палату, он покрикивал на сестер, давая им указания.
— Папа, успокойся, — сказала Ринна, сочувственно поглядывая на сестер.
— Успокоиться? Мне нужно тренировать лошадей. А что это вы оба здесь делаете? Трэвис тоже должен заниматься лошадьми. И с кем ты оставила Энди? Ты должна находиться дома, барышня, ты теперь замужем.
Через два дня она действительно уехала, будто бы выполняя его указание. Что толку, если она будет все время бегать к нему в больницу? Лучше ей находиться дома, там, где ей и положено быть, а не стоять у отца над душой. По настоянию Леса его перевели из реанимационного отделения в обычную палату. Ему предстоял долгий период реабилитации, но врачи единодушно высказывали оптимизм по поводу его здоровья. Они изумлялись тому, как быстро он восстанавливал силы, но еще больше их удивляло его бесцеремонная манера требовать беспрекословного подчинения своим приказам. Лес Уилльямсон был полон решимости не упустить шанс поправиться.
Всю дорогу домой Трэвис хранил молчание, а Ринна боялась касаться других тем, кроме тех, что связаны с отцом. Чем ближе они подъезжали у «Мартин Оукс», тем беспокойнее становилось у нее на душе. Как ей держать себя теперь? Как сложатся их отношения? Неужели они вернутся к взаимной неприязни? Совсем недавно Трэвис относился к ней нежно и заботливо, но, с тех пор как они покинули больницу, он, ни разу не обратился к ней. В недоумении Ринна крутила обручальное кольцо. Она вдруг почувствовала, что ей недостает прикосновения руки Трэвиса, его хриплого успокаивающего голоса. Глупо думать, что за всем этим скрывалось нечто большее, чем сочувствие. Почему она так решила? Что за вздор! Мысли путались у нее в голове.
— Ринна?
Стараясь не отвлекаться от дороги, Трэвис бросал взгляды на руки Ринны, продолжавшей вращать на пальце кольцо. Он хотел понять, не слишком ли поспешными оказались его суждения о ней. Сейчас в ее поведении не было и доли притворства. Болезнь отца чуть не убила ее. С неохотой ему пришлось признаться самому себе, что он испытывает радость оттого, что все закончилось, и они едут домой. Эти последние дни, когда ему приходилось обнимать ее, чтобы успокоить, стали настоящим адом. При каждом прикосновении к ней он чувствовал себя влюбленным подростком. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что хочет заниматься с ней любовью. Ночи рядом с ней стали для него настоящей пыткой.
— Ринна, — повторил он, собравшись извиниться перед ней за свои прежние подозрения. Самое малое, что он может сделать сейчас.
— Да? — Она вздрогнула и захлопнула сумочку, в которой искала носовой платок. Его резкое обращение напугало ее, хотя ей совсем не хотелось показать ему своего замешательства.
Последовала долгая неловкая пауза; Трэвис вновь полностью переключился на наблюдение за дорогой. Выражение его лица стало озабоченным. Когда она резко захлопнула сумочку, ему показалось, что он заметил там блеснувшие жемчужины. Трудно поверить, что она могла помнить о них в минуты несчастья. Неужели они так важны для нее? Наверное, он поспешил оправдать ее.
— Ничего, — пробормотал он, — мы почти дома.
— Да. — Ринна недоумевала, почему он не сказал того, что хотел. Что помешало их обретенному взаимопониманию? Трэвиса явно что-то разозлило. Последние пять дней он оставался нежным, мягким, заботливым, а теперь вдруг стал резким и невыдержанным. Положив на колени сумочку, Ринна отвернулась к окну и вздохнула. Смены в настроении Трэвиса Мартина выше ее понимания. Никогда, видимо, никогда ей не удастся разобраться в человеке, ставшем ее мужем.