Моя мама часто повторяла мне, что без отца мы не выживем. Он дал нам крышу над головой, кормит и обеспечивает нас, поэтому мы должны терпеть. У нас просто нет выбора. Но мне всегда казалось, что он есть, но она слишком боялась его сделать. Иногда мне хотелось, чтобы она была словно тётя Нина, хитрая и изворотливая, но мама всегда была прямолинейной и слишком доброй. Она жалела отца, я видел это. Видела в нем то, чего на самом деле не было. Она часто повторяла мне, как он нас любит, какой он хороший. Но я чувствовал себя живым и свободным только тогда, когда его не было дома. Вся моя жизнь была как клетка, пусть и золотая. Мы с мамой были в ней исключительно украшением и дополнением к образу, который папа создавал многие годы – успешного бизнесмена и образцового семьянина. Никто не знал, что он творил за закрытыми дверями. Мама долгие годы молчала и заставляла молчать меня. Она говорила, что это наш позор, что он разозлится, и что на самом деле он хороший, но сейчас у него трудности в бизнесе. Но было ли это нашим позором? В чем мы с мамой были виноваты? В чем я виноват? В том, что родился, в том, что жив?
– Максим, – рука дяди ложится на моё плечо, наверное, он много раз меня звал, но я не слышал.
Интересно, он чувствует вину?
Это был наш позор, мама все время говорила мне, молчать об этом. Но накануне гибели отец чуть не забил ее до смерти из-за того, что она поздоровалась с соседом. Мама называла это ревностью, я бы назвал это по-другому – жуткой болезнью. В тот день мы поехали в гости к дяде и тёте, и я решился попросить помощи. Дядя всегда казался мне хорошим человеком, лучше, чем отец. Тогда он не поверил мне, сказал, что это детские бредни и сделал кое-что ужасное, рассказал обо всем отцу.
До утра ни моя мать, ни мой отец так и не дожили. Я лишился своей золотой клетки, но не стал свободным, а всего лишь сам стал клеткой для чего-то ужасного.
Дядя Игорь знает, что он косвенно причастен к этому? Наверное, догадывается, его мучает вина. Но виноват ли он на самом деле? Стоит ли мне винить кого-то еще кроме себя и того чудовища, запертого в клетке?
– Пойдем, пойдем, дорогой, – он подтолкнул меня подальше в комнату, даже закрыл дверь, чтобы я ни видел, что будет происходить дальше на улице.
Из второй комнаты вышла бабушка, ее теплый взгляд вызвал некоторое смятение. Она меня не боялась, совсем. Платок в белый цветочек, серое платье старомодного кроя и поверх цветастый фартук.
– Проходи, дорогой, – она пропустила меня в маленькую комнату без окон, освещенную лишь свечой. Здесь стояли исключительно кровать и тумбочка, что навлекало на неприятные мысли. Это место было больше похоже на место для заточения.
Вошел и обернулся на женщину, она не предлагала мне присесть, но смотрела на меня странно. Дядя и тётя остались в предыдущей комнате вместе с ней, отчего я еще больше чувствовал себя пленником. Ее долгий и пронзительный взгляд щекотал нервы, но я не хотел с ней разговаривать. Как впрочем, и с остальными людьми. Не хотел никому объяснять, как так вышло, что мои родители погибли, а я выжил. Не хотел даже себе отвечать на этот вопрос.
Дядя Игорь поспешно рассказывал бабушке историю моей жизни, та никак не реагировала на нее. Даже когда он решился рассказать о том, каков мой отец был на самом деле, она никак не отреагировала. Дядя выговорился, облегчил свою душу, но даже не подумал попросить прощения. Я уже часть его искупления, вместо уже никому не нужных слов. Вот только до какой поры он еще будет терпеть меня – воспоминание о своём не совсем примерном брате? Сколько он будет терпеть в своем доме его убийцу? Ведь сколько я не думал и не пытался вспомнить о прошлом, лишь этот ответ на все вопросы приходил в мою голову. Мне всего восемь, но кажется, я повзрослел за одну ночь на много лет. Поседел, как старец и заточил в себе собственное чудище, о котором ни рассказывать, ни думать не хочу.
– Мальчик мой, – прошептала бабушка, положив руку мне на голову.
– Вы сможете ему помочь? – тихо спросил дядя, в его голосе не было надежды, он не верил.
– Вопрос не в этом, – бабушка взяла меня за подбородок и заставила посмотреть в свои серые глаза.
– Так вы не поможете? – уточнила тётя, и в ее голосе можно было услышать беспокойство.