– К чёрту такая сила… – закрываю глаза, желая всего лишь поспать.
– А как это у тебя, у альфы? – спрашивает он, толкая меня и тем самым заставляя посмотреть на себя. – Дед никогда мне не рассказывал, так что мне трудно это понять.
– Я контролирую его, вот и все.
– Да ладно? Что, полностью? – сколько недоверия, можно представить мне есть зачем лгать.
– Сейчас да, но раньше… – я замолк, не желая говорить дальше.
– А раньше что было? Как это вообще у альф происходит? Когда беты переходят, сразу ищут сильного альфу, чтобы либо занять его место, либо подчиниться. Это инстинкт, с которым невозможно справиться. Меня дед от «радости», что я перешел и стал бетой, чуть не убил, – он скривился, как будто от неприятных воспоминаний. – А у тебя-то как было, брат?
– Я проснулся, а мои родители уже были мертвы, – поворачиваюсь к нему и смотрю ему в глаза. – Их убил зверь во время перехода. Их убил я.
Кудрявый смотрит на меня во все глаза, я не хочу знать, что он думает. Встаю и сажусь в угол, отворачиваюсь и закрываю глаза, делая вид что уснул.
– Брат… – слышу его голос, он ошеломлен.
– Мне было восемь лет, когда я перешел, и во время перехода мой зверь убил мою мать и отца. Я проснулся рядом с телом матери, весь в крови, он разодрал ее горло. От отца остались только части тела, разбросанные по дому. Думаешь, я после этого хочу принимать, эту, как ты выразился, «часть себя»?
Замолкаю, глаза болят, их противно щиплет, но я сжимаю зубы с такой силой, что кажется, вот-вот лопнут мышцы.
– Прости… – его тон виноватый, он жалеет меня? Да это смешно! Нервно смеюсь, мне смешно.
– За что?
– Просто прости, – он не объясняет, думает, я и так понимаю?
– За что ты извиняешься? Я ведь монстр, отвратительное чудовище, все, что могут чувствовать ко мне другие – это страх, ярость и презрение. Вот это нормальные эмоции, твоя жалость… или что это? Точно, жалость, глупа и бессмысленна, – открываю глаза, он смотрит на меня, я на него. В углу мирно сопит Ен.
– Я не жалею тебя, брат, – его голос твердый и уверенный, я даже почти верю ему.
– Тогда к чему твоё «прости»? – не скрываю издевки в голосе.
– Я не просил у тебя прощения.
– А что тогда?
– Я просил тебя простить самого себя. Ты не первый кто потерял при переходе кого-то близкого, иногда жертвы неизбежны. Так что тебе не стоит ненавидеть себя и своего зверя, это бессмысленно, надо жить дальше, – какие заумные слова, так бесят. Срываюсь на ноги, хватаю его за рваную футболку и поднимаю также на ноги.
– Я бы на тебя посмотрел, если бы твоя тварь во время перехода убила твоих родителей и четырех братьев и сестер – всю твою семью! Я бы посмотрел, как бы ты это пережил, как бы принял всю эту боль, всю эту вину?! – кричу на него и поздно понимаю, что это слишком громко, что своими излишними чувствами мог выдать нас. Как скоро охотники придут нас проверить? Как скоро поймут, что газ не доходит в камеру?
– Ты никогда этого не увидишь, этого не произошло, мне повезло, а тебе нет, – говорит он бесстрастным голосом, словно насмехаясь.
– Повезло?! По-твоему, мне просто не повезло?! – рычу на него, чувствуя, как сильно завелся, где-то там сзади постанывает Ен, наверное, ему снится кошмар.
– Можешь считать и так. Такое могло случиться с каждым с нас, но случилось с тобой. Ты в этом не виноват, так что перестань себя жалеть и живи, наконец, дальше! – он повышает на меня голос и в конце отталкивает к стенке.
– Это я себя жалею?! Не ты ли тут недавно ныл от того, что всего лишь пешка своего деда?!
– Это не так, я всего лишь рассказывал тебе о себе. Тебе же, похоже, не о чем рассказать, кроме ненависти к самому себе! Никогда бы не подумал, что ты тратишь свою жизнь на самобичевание!
Сердце бешено стучит в висках, да кто он такой, чтобы так говорить со мной? Кто он такой, чтобы решать, как мне жить?!
– Ну а ты, ты чем лучше? Потерял девушку, которую любишь из-за своего дурацкого стремления что-то доказать деду! Разве ты лучше меня?! Если ты кого-то любишь, не стоит банально стоять и смотреть, как его забирают! Особенно для того, чтобы доказать что-то человеку, которому и так все равно!!! – кричу на него в ответ, впервые за долгое время злость исключительно моя.