Кристиан был тогда слишком мал чтобы спорить, а когда вырос – ему стало все равно, ведь он тоже нашёл свою стаю и вожака, подчинившись власти голодной обезьяны.
Вскоре мать пришла снова, но в этот раз Крис был умнее и промолчал. Она пробыла с ним до самого вечера, мягко улыбалась и смотрела так тепло, что его сердце, застывшее от горя, начало оттаивать.
Через пару недель он решился заговорить, и она ответила. Сначала разговор не клеился. Он смущался, что беседует с призраком, и боялся, что отец мог услышать, но тот предпочитал не замечать сына, и Крис осмелел. При жизни мать никогда не позволяла себе проявлять эмоции, но смерть изменила её. Теперь она не боялась говорить ему правду, а он отвечал откровенностью на откровенность.
Кристиан был осторожен, но все же его тайну раскрыли. Чёрные костюмы следовали за мальчиком по пятам, кто-то заметил, что парень вел себя чудно, разговаривал сам с собой, улыбался без причины. Доложили отцу, а тот принял меры.
Эти беседы казались такими правильными и нормальными, что когда пришедший врач сказал, что у Криса от душевного расстройства случились галлюцинации и это нужно лечить, он ему не поверил. Ещё одна истерика, острые иглы, запах больницы, равнодушные санитары, а потом поездка сюда – на ведомственную дачу, где уж точно ничего не станет напоминать о пережитом недавно горе, с которым чувствительный ребёнок главы государства не смог совладать.
– Это видение, Кристиан, – сказал отец. – Там ничего нет.
– Но я же вижу, – он снова взглянул на воду. Дельфин всё ещё был там, резвился, выныривал из толщи воды, бил плавником.
– Видение, – с нажимом повторил отец. – Ты сам знаешь!
Он никогда не называл это галлюцинациями, только видениями. Крис не сошел с ума, он просто переволновался. Экзальтированный мальчик, росший в тепличных условиях, не справился с потерей. Что вы, он не сумасшедший, даже не подумайте. Хотя и думать-то было некому.
Кристиан обучался на дому и общался только с тщательно отобранными отпрысками правящих фамилий. Те самые заносчивые засранцы, у которых всегда были нужные связи и легкий доступ к запрещённым зельям. Его лучшие друзья. Они могли себе позволить всё что угодно, ведь, в отличие от обычных подростков, за употребление их не ждала смертная казнь.
Quod licet Iovi, non licet bovi1 . Раньше Крис знал латынь совершенстве. Как и остальные науки, которые преподавали ему именитые профессора. Он верил – это делает его особенным.
Правда, после сражения с зубастой обезьяной пала почти вся его армия, и сейчас он с трудом отличал учения материалистов от идеалистов. Зато Кристиан ясно понял: те высокомерные засранцы вовсе не были ему друзьями. Он больше не хотел никого из них видеть, поэтому внезапный переезд воспринял с лёгкостью.
– А ты посмотри, просто поверни голову и взгляни! – Кристиан сжал кулаки.
Недоверие отца ранило, а его упёртость злила, но Крис знал, нужно только заставить его повернуть голову. Как только он увидит дельфина, то уже не сможет не поверить, а когда поверит – всё изменится!
– Я не стану потакать твоим капризам, – теперь отец говорил холодно, отстранённо, как с подчинёнными. – Тебе нужно успокоиться и принять очевидное. Дельфинов больше нет.
– Как демократии и свободы? – Крис скривился в ухмылке.
Это была шутка его матери, ведь дельфины и киты пропали сразу после войны, и тогда же к власти пришли военные, окончательно развеяв иллюзию демократии. Впрочем, их семье это было только на пользу, ведь отец вошёл в комитет и вскоре стал главой государства.
Отец вздрогнул, как от пощёчины. То ли вспомнил, как это говорила жена, то ли подобные речи из уст единственного сына показались кощунством. Он воровато огляделся, словно боялся, что кто-то мог услышать их, но на пляже по-прежнему не было ни души. Даже чёрный костюм куда-то запропастился. Может, отошёл в уборную, а может, именно сейчас его кто-то сменял на посту.
– Я позвоню доктору, – сказал отец и снова заглянул Кристину в глаза. – И вызову его сюда. Я надеялся, что это больше не возобновится и нам удасться избежать последствий… – он умолк, провёл рукой по идеально выбритому подбородку, бросил рассеяный взгляд на газету, всё ещё лежавшую на коленях. – Мне казалось, тебе лучше и…
Он тяжело вздохнул и принялся складывать газету с присущей ему аккуратностью. Порыв внезапного ветра попытался помешать ему, но отец лишь дёрнул уголком губ и продолжил своё занятие. Он сворачивал листы точно по швам, и яростный шелест газетной бумаги особенно разозлил Кристиана. Отец, выходя с пляжа, бросит газету в урну, какая разница насколько ровные будут у неё швы?!