Придя на пекарню, мы услышали неприятную новость: нашу линию останавливают на примерно на 2 недели – нет заказов. Собрали у всех номера телефонов, как будет работа – вызовут. Ну а пока что делать-то? Опять села обзванивать агентства. Как назло, работы нигде не было. Я уже обзванивала все агентства по три раза в день: утренний обзвон, дневной и вечерний. Наконец, когда всех начало трясти при звуках моего голоса, мне предложили работу на швейной фабрике. Правда, это очень, ну просто немыслимо далеко: 3 часа добираться в один конец. Но, поскольку выбора не было, я согласилась.
На швейной фабрике шили школьную форму для католических школ. Вообще в Канаде есть обычные школы, там никакой формы в помине нет, хоть в бикини приходи (и приходят ведь!) и католические. В католических школах девочки, как правило, ходят в юбках и блузках, мальчики в костюмах, и вообще там как-то больше порядка. Поэтому многие даже не особенно религиозные родители отдают туда детей, справедливо считая, что вреда не будет, если ребенок лишний раз почитает молитвы. Каждая католическая школа носит имя какого-нибудь святого, а то и сразу двух, и имеет свою эмблему. Эти эмблемы обязательно вышивают на школьной форме, и этим тоже занимались на швейной фабрике, при помощи специальных машин, управляемых компьютером. В нашу обязанность входило не шить и не вышивать, а обрезать нитки у вышитых эмблем, складывать рубашки по размерам, упаковывать их в пакетики, специальным пистолетом пристреливать ярлычки.
Сначала нас, человек 10 русских, набрали на 3 дня на какой-то аврал, потом распределили на 2 смены и оставили пока работать. Вообще позиция работодателей меня всегда удивляла: ты никогда не знаешь, как долго ты будешь работать на этом месте. Может полгода, а может два дня. И о том, что на завтра в твоих услугах не нуждаются, ты узнаешь не раньше, чем кончится твой последний рабочий день. Я попала во вторую смену, и очень расстроилась: мне было бы удобней в первую. Но приказы не обсуждаются, особенно там, где начальство англо-говорящее. А там был как раз такой случай.
Фабрика была шикарная: там была такая столовая для рабочих, как российский ресторан средней руки. Столики в кабинках, рояль, и почему-то статуя индейца с перьями. Мне так хотелось сфотографироваться возле этого индейца, но это было еще до того, как мне подарили фотоаппарат.
Девчата в моей смене попались тоже хорошие. У нас была бригадир – высокая полная Ирина, она с семьей приехала из Питера. Выехать сразу вчетвером, с мужем и детьми, удается далеко не каждому, это редкая удача, но они были в Питере какими-то довольно крупными предпринимателями, и у них начались неприятности в бизнесе, так что надо было быстро оттуда линять. Дети Ирины тоже работали на нашей фабрике. Сын восемнадцати лет и дочка пятнадцати. Сын в Торонто поступил в университет, но поскольку они еще беженцы и не имеют легального статуса, обучение у него только на платной основе. Вот они всей семьей и зарабатывали ему на учебу.
Работа наша заключалась в том, что на длинные столы, стоящие в цехе, вываливали гору рубашек после вышивальной машины. А мы брали по одной, обрезали нитки, складывали в стопочки по размерам. При этом не разрешалось облокачиваться на стол локтями, разговаривать с рядом стоящими, (сразу получаешь замечание, и тебя переставляют на другое место – подальше от собеседника). Но мы не были бы россиянами, если бы не пытались обойти любые запреты.
В нашей смене была еще Вера из Минска. Она и питерская Ирина были страстными любительницами книг, и на этой почве я с ними подружилась. Самое лучшее материальное положение было у Веры: она дольше всех нас жила в стране и имела легальный статус. Ее работа на нашей и тому подобных фабриках была вызвана ее незнанием английского и нежеланием его учить. Она часто покупала книги в русских книжных магазинах, а после нее по очереди читали мы с Ириной и ее дочкой. Так я прочитала «Путешествие оптимистки» и «Полоса везения» Екатерины Вильмонт. А в обеденный перерыв мы устраивали литературные диспуты, во время которых спорили так, что наше пакистано-турецкое начальство прибегало посмотреть, в чем дело, не пора ли нас разнимать.