- Да ладно. Скажи матери, пусть узнает, на сколько я тут. А то если здесь долго полежать и "привет" поймать недолго. Как говорится, с кем поведешься -от того и наберешься. Я пошел, а то врач идет. - Он отошел от форточки.
- Три дня карантина. - Два здоровенных санитара схватили Александра и привязали к кровати. Затем пришла медсестра, приспустила с него штаны, трусы и сделала укол. Ни с чем не сравнимая боль парализовала тело. В глазах забегали шары. Из горла вылетел гортанный хрип; И возникло ощущение, что во лбу забрызгали искры. Сердце остановилось в груди. Его уже отвязали и тело приняло позу моста. Боль не утихала и шок не проходил. Сознание не покидало ни на минуту. Александр постепенно начал привыкать к острой боли, и она плавно перешла в зудящую, подобную зубной. Горло перестало хрипеть, и он тяжело задышал. Все вернулось на свои места. Никто не переживал. Обстановка осталась совершенно спокойной. Так же по коридору шлепали шлепанцы. На лицах застыла скука. Закрыв глаза, он попытался заснуть. Перед глазами встал Иаред Моисеевич. Он что-то хотел сказать, но Александр не мог сосредоточиться. Потом возник нож, холодное, поблескивающее двойным языком, лезвие плотоядно стремилось к нему. Стало страшно, очень страшно. Он не успел открыть глаза. Перед ним предстала Татьяна. Вот она кричит под окном, он почему-то не слышит. Она уже среди темного леса, он освещен неясным светом, становится все темнее, еще темнее. Холодное облизывающее лезвие лезет к ней.
Она кричит ему, просит помощи. Бежит к нему. Нож, непонятно чем улыбаясь, с ухмылкой входит в спину... Он резко открыл глаза. Комната почему-то плыла перед глазами. Долго не мигая, он смотрел в окно. Наконец, волны кончились, и он пришел в себя.
- Что это было? - спросил он у соседа.
- Обычный "аминазин". Ничего-о. Привыкнешь. Это в первый раз тяжело. Потом даже интересно. Спать только плохо - температура подымается. Меня вот сюда непонятно за что положили. На заводе директором работал. Приехала комиссия, в токари перевели, а мне что? Зарплата такая же. Ответственности никакой. Мило дело. Нашли чем пугать. И что я сразу в токари не пошел?
- По любому поводу такие уколы делают? - перебил Александр.
- По любому. Испугали, в токари перевели. Зарплата такая же. И чего я сразу в токари не пошел. Комиссия приехала, - продолжил он с выражением. Меня в токари перевели. А что, зарплата такая же. А ответственности никакой.
Александр поднялся. Бывший директор продолжал доказывать, что работа токаря лучше. Хотя Александр не возражал. Нога, от ягодицы до ступни, застыла, и Александр побрел, слегка хромая. В курилке курил алкоголик на излечении.
- Ну как? Местное "острое" ощущение? - обратился он к Александру.
- Без него как без хлеба, - горько пошутил Александр.
- Не переживай, вечером или завтра утром еще выдадут. У тебя же три дня карантин. - У Александра пересохло в горле. Он приостановился.
- Как? Еще выпишут?
- Ну больше, если не залетишь, не выпишут. А раз сказали три дня, значит три и выпишут.
- Ну, такой больной больше делать не будут, а успокаивающие, утром и вечером, все три дня. Ну, это не так страшно. Хуже то, что утром и днем уколы врач делает, а вечером санитар. А он вечно пьяный. Он тут дежурит через день-через два. Одному сделал укол - загноилось. Потом, в следующий раз, другому то же самое. Ползадницы первому вырезали, сейчас за второго взялись.
- А от чего это?
- Наверно, здоровье слабое. А может кипятить забывает. Вообще-то он должен задницу и иглу спиртом протирать. Ну, кто ж добро на дерьмо переводить будет. Сегодня тебе делать будет, авось пронесет.
- И что, некому пожаловаться нельзя?
- Это тебе не тюрьма. А больница. Здесь бесплатно кормят и бесплатно лечат. А ты пожаловаться. - Последние слова он договорил со смехом. - А чтоб ты от лечения не уклонялся, здесь есть меры физической и моральной поддержки. Физическая - это когда ты не хочешь, чтоб тебя лечили, а тебе двое с ремнями, смирительными, помогают. А моральная помощь,- это когда тебе уже физически помогли и укольчик врезали, ты уже второго не захочешь, и от лечения уклоняться не будешь. Я сам здесь вначале дергался. Пару раз по неделе стоя ел. И видишь, перешел на моральную поддержку. А в общем-то мы еще по ихним понятиям нормальные и на нас, кажется, опытов не проводят, хотя черт знает, а если буйным посчитают или еще чего, то в другой барак переводят. Это только названье больница. А кто здесь и в тюрьме сидел, говорят: "лучше за решеткой полгода, чем здесь месяц". Ну, ты не расстраивайся. Некоторые в здешних местах всю жизнь проводят.
- А отсюда часто сбегают?
- Отсюда, может, и сбегают, но куда в этой полосатой робе попрешь. А так смотри сам. Но учти. Из тюрьмы убежишь, тебя хоть кто-то приютит, и даже пересуд можешь добиться. А отсюда куда? Сам понимаешь. В психушке психуны и сидят. - Он курил сигарету без фильтра и она почти полностью сгорела. Умудрившись сделать еще одну затяжку, он выбросил почти пепел. - Ну ладно, я пошел. - Он зашлепал спадающими тапочками.
XII.
- Я болел почти две недели и не мог вам ничего передать, - извиняющимся тоном произнес Хомут, не успев еще сесть. На этот раз Авол был один. - Но они успели кое-что сделать. Нашли у одного мужика нож, как у нас. - Жрец поднял голову и его властные глаза зажглись огнем.
- Какой нож?
- Такой, как у нас, только отделанный сапфирами и рубинами, а где рукоятки совпадают - изумруд. Мне Дима рассказывал. Говорит, хозяин за него пятнадцать тысяч просил.
- Адрес узнал?
- Его кто-то убил этим ножом и украл его. Александра в психушку посадили, думают, он убил с дуру. У Димы подписку о невыезде взяли. Они вдвоем в тот день ходили к нему. Дима почти сразу вернулся, а Александр ночью. Теперь, учитывая, чем он занимался, думают, что он спятил и грохнул этого товарища.
- Я поговорю, его отпустят. Не отходи от него ни на шаг. Если что случится, искать никто не будет. Подумают - в бега подался. Сегодня ночью в час ночи придешь на кладбище, которое за городом. Три раза прокукуешь. К тебе подойдут и проводят. Сегодня ты будешь принят. И станешь равным. И сможешь понять и достичь вечного блаженства уже на земле. Иди.
XIII.
Темная безлунная ночь укутала землю. Негромко хлопнула дверь, и человек торопливо устремился в неизвестность. В абсолютной темноте, почти наугад, он все равно не сбавлял скорость. Трижды прокуковала кукушка. Кто-то резко схватил его руку. Он вздрогнул. Они свернули и пошли по лесу. Затем опять зашли на кладбище. Прошли невдалеке от сторожки. Подошли к небросающейся в глаза могиле. Сопровождающий открыл калитку и вошел. Пропустил Олега и сам закрыл за ним дверь. Могила не занимала много места. После леса на кладбище казалось светло. Аккуратный холмик, заросший невысокой ровной травой, оканчивался простым памятником в виде удлиненной пирамиды, которую срезали вверху и приставили еще одну. В сторожке заскулила собака. Сопровождающий подошел к памятнику и немного повернул его против часовой стрелки. Холмик плавно поднялся одним боком, словно крышка гроба, открывая узкую с мелкими ступеньками лестницу, образующую темный провал в земле. Сопровождающий показал, чтобы он шел первым. Олег стал спускаться по лестнице. Невзирая на свои размеры, он касался плечами стенок. Сопровождающий пошел за ним, и крышка стала опускаться. По мере ее опускания становилось светлее, но не настолько, чтобы стало светло, а так, еле-еле освещая лестничный марш. По мере того, как он спускался, стены расширялись, провал представлял собой разрезанную по диагонали лестницей призму. Лестница кончалась на уровне памятника и переходила в каменный пол, он не мог оценить более точно из-за слабого освещения. Сопровождающий остановил его рукой и пошел спереди. Коридор расширялся. Они подошли к двери. Когда ведущий открывал ее. Хомут поразился ее размерам. Он думал, что опустился максимум на два-три метра, высота же двери составляла не меньше шести и где-то метр в ширину. Невзирая на такие габариты, она открылась бесшумно. Хлынул свет, и стало ясно, что коридор упирается не в дверь, а в стену. Они вошли в помещение, представляющее собой куб. Стены ровно, без швов и соединений переходили в высокий потолок. Комната освещалась неярким светом, как в наступающих сумерках, свет включать еще рано, но книжку читать уже темно. Стены были оштукатурены или вроде этого. Не считая огромного ковра с высоким стоячим ворсом, покрывающего весь пол, и чего-то среднего между огромным медным подсвечником и гигантским кубком, в помещении ничего не было. Он стоял ровно посередине и краем своим доставал где-то по грудь или может чуть ниже. Около него полукругом стояло одиннадцать человек. Один, посередине, стоял чуть выдвинувшись вперед, остальные в виде двух расправленных крыльев. Причем стоявшие в пятерках убывали по росту, начиная с конца. Все были одеты как обычно. Только стоявший посередине был одет в балахон с капюшоном. Сопровождающий подошел к чаше и, поклонившись, отошел в сторону и, пропустив вперед Хомута, встал за ним. Чаша была глубокой, но почти пустой. Под ней на том же основании по кругу стояли рифленые бокалы.