Домой Петька вернулся тише воды, ниже травы. Батя копал огород, но, увидев сына, отставил лопату и поманил его пальцем. Тот послушно потрусил к отцу.
- Где тебя всё черти носят? Бери вон топор, пошли в лес. Чего сбежал? В кого ты такой трус уродился, в мамашу, что ль?
Петька поднял на отца посерьезневшие глаза и сказал:
- Батя, там коммуняков поймали.
- Чего? - насторожился Михаил.
- Чего-чего... Смотрю я - коммуняков двух ведут, руки за спиной связаны. Конвоиры болтали между собой - расстреляют их.
- У нас тут сроду никаких коммуняков не расстреливали, - произнес Михаил и кашлянул. Нехорошо ему стало, будто Ваську проклятого уже сдал, хотя в милицию так и не пошел, передумал. А если б сдал? Коммунисты знай себе сидят в единственной оставшейся на Севере Сахалина тюрьме в Александровске, и никто их не расстреливает. Родные и друзья передачи носят. А кто их знает, эти власти - шлея перченая попадет под хвост, и расстреляют. Штакетник так и поплыл перед глазами. Чуя некоторую слабину в ногах, Михаил деревянно прошагал мимо сына с огорода в дом. Там он сел на табурет и застыл бездумно. Анна, отскребавшая пол, выпрямилась, не вставая с колен. Стареет, что ли, муж-то? - подумалось ей.
Михаил шевельнулся, поднялся, скрипя суставами, и полез в подпол за самогоном. Вскоре оттуда раздался свирепый рык, от которого Анна так и замерла:
- Где мешок с картошкой?
Муж выбрался из подпола багровый и злой.
- Куда картошку дела, шельма?
Анна выпрямилась, подняла руки, заранее защищаясь от ударов, и промямлила беззубым ртом:
- Отдала я картофку-то, Лукерье отдала.
- А ты меня спросила, можно ли им картошку давать? Да я этой сволочи капли воды не дам!
Анна перестала пятиться и чуть-чуть опустила руки. Скорбно поднятые домиком брови сдвинулись к переносице.
- А хучь и сволочь, - с надрывной твердостью сказала она. - Это твой брат родной. Им ешть нечего, шовшем нечего! Шемья большая, жа жиму вшё подъели. Андрюшка у них шовшем шлабенький, того и гляди, помрет. Бешшердечный ты, Мишка!
От неожиданности Михаил опустил руку, поднятую для удара, потом прошел по хате туда-сюда.
- Совсем есть нечего? - буркнул он недовольно. - Им не впервой.
- Вашька скажал - хучь петлю намыливай. Корову забить шобралшя, а куда беж коровы-то? Шовшем беда. Пожалела я их, прошти, Миша.
Бровки снова изломались скорбными домиками. Михаил походил по избе туда-сюда, потом набычился и потопал в кладовую. Там стояли два мешка с мукой, и Михаил, остановившись в потемках, в некоторой задумчивости погладил мешок. Было ему так муторно, будто убил кого. Он оттер со лба пот и развязал мешок, чтобы пересыпать половину в пустой, но вместо этого выпрямился. Руки у него крупно затряслись. 'Не по-людски это, права Лушка, - подумал он. - Всё не по-людски, пропади оно пропадом'.
Михаил понес 'коммунякам' целый мешок, и Анна тихонько перекрестила его спину.
Скоро он вернулся, вынес из подпола самогон, из кладовки - еще какой-то куль, и снова ушел к Василию.
Пришел оттуда уже к вечеру и хмельной, мимоходом погладил дочь по голове и тяжело оплыл на табурете. На костлявых коленях двигались шишковатые пальцы рук, опутанных жилами, черная с редкой проседью борода легла на грудь, темные веки притушили пламя молдавских очей.
- Нюрка-то как? - осторожно спросила Анна, метнув взгляд на дочь.
Михаил встрепенулся, ответил:
- Отлежится, чего ей сделается. Мерзнет только да сильно кашляет. Завтра сходи к ним, Лушка просила.
И, повысив голос, сообщил:
- Митька у них был.
Голова дочери дернулась.
- Пускай себе, ничего, - сипло произнесла Наталья, а сама так и льнула к горячей печке. Концы ее губ съехали вниз, черные брови изломались подозрительно знакомыми домиками, а рука то и дело слепо шарила под левой грудью.
- Простила, значит? Ну, будет, будет тебе, не плачь... С такой красотой, чай, в девках не засидишься. В Александровске тебя сосватаю, королевной будешь ходить! Васька-то с Лушкой поначалу не знали, куда рожи девать. А Митька-то, паскуда, как меня увидал - еле ноги унес. Бушлат в гостях позабыл, чтоб ему пусто было!
Михаил невесело рассмеялся, смех тут же оборвал и вздохнул. Анна принесла стеганое одеяло, заботливо укутала дочь, тихонько нашептывая слова утешения.
- Малой-то где? - привычно спросил Михаил.
- Не жнаю, - так же привычно ответила Анна.
- С три короба шельмец наболтал. Коммуняк-то казнить не будут. В Александровск повезли, Пантелея и Ваньку Серого. Сроду бы на них не подумал.
Отец снова застыл, только пальцы шевелились на коленях. Потом задумчиво произнес:
- Беда...
- Беда, - глухо поддакнула жена. - Андрейка у Лушки помрет, наверное.
- Уже не помрет, - отозвался Михаил. - С Петькой нашим беда. Драть его надо, а как драть, уж не знаю.
2015 г.