Я почти сошел с ума, когда, наконец, следующим утром появились спасатели с техникой.
Потом неделю шел разбор завалов. И… ничего! Сегодня мне сообщили, что возможно тела моей жены и дочерей вообще не найдут. Они скорее всего фрагментированы. В течении полугода будет сделан генетический анализ останков, которые удастся собрать. Хотите сдать слюну на ДНК?
…Сегодня до меня добралась русскоязычная дама — психолог. Пыталась убедить, что пора возвращаться домой. На мой равнодушный вопрос: «зачем?», она устало вздохнула. И тогда я заметил, насколько сама она вымотана — и морально, и физически. Можно было только догадываться, сколько людского горя она увидела за эти семь дней. Милая женщина, имени которой я так и не запомнил, изо всех сил пыталась помочь, не понимая, что ничья помощь мне уже не требуется. Я все твердо решил. И нет в мире такой силы, которая заставит меня изменить свое решение.
Но, пожалев психолога, я сделал вид, что поддался ее уговорам. Пообещал, что завтра же пойду во временный консульский центр и попрошу отправить меня в Москву. Кажется, она поверила моему вранью… а может, просто сделала вид. Потому что встрепенулась и начала убеждать меня, что жизнь, оказывается, продолжается, и я теперь должен жить ради светлой памяти о своей семье. Я равнодушно кивал ей, заранее соглашаясь со всем, что она скажет, а в душе надеялся, что меня побыстрее оставят в покое…
…Достав припрятанную недопитую бутылку, я один за другим сделал несколько жадных глотков ракии. Прямо из горла. Во-от. Теперь анестезия окончательно подействовала, значит пора. Нет, не сдавать ДНК, и уж тем более не бежать в консульство за билетами в Москву. Мне пора встретиться с моими любимыми девочками. Знаю, что они там, наверху, ждут. Зовут меня. Я ведь постоянно слышу их голоса. И не стоит заставлять их долго ждать.
Забравшись на стол, я тщательно закрепил веревку, найденную на пирсе, на крюк люстры. Выдержит? Должна вроде… Накинул петлю на шею, затянул ее, отбросил ногой недопитую бутылку. Она с шумом разбилась, упав на пол, в дверь номера тут же застучали.
— Мистер Никитин! А ю о’кей?
— Ай эм нот о’кей — я оттолкнул стол ногами и повис в петле — Хр…хр… Хр!!
Мир завертелся перед глазами, как в калейдоскопе, потом резко погас свет.
….И тут же включился обратно. Клац-Клац.
Я растерянно проморгался, попытался прокашляться. Но не смог. Вокруг моей шеи была по-прежнему затянута веревка, а ногами я теперь стоял на какой-то узкой скамье. Захотел ослабить веревку, но вдруг обнаружил, что руки мои крепко связаны за спиной. А вместо футболки на мне какая-то странная длинная рубаха с широкими рукавами, и нагрудник, на котором что-то написано, но что именно не разглядеть — верёвка не позволяла сильно наклонить голову. Что за хрень…?! Но самое поразительное, что я находился где-то на улице, и рядом говорили по-русски.
— …За то что, по собственному его признанию, имел он умысел на убийство помазанника божьего — монотонно, без остановки бубнил чей-то нудный голос — всяко изыскивал к тому средства, избирал и назначал лиц к совершению оного злодеяния, умышлял истребление членов императорской фамилии и с хладнокровием исчислял всех на жертву обреченных. Возбуждал к тому других преступников, учреждал и с неограниченной властию управлял тайным обществом, имевшим целью своей бунт и введение республиканского правления. При этом до конца дерзко упорствовал в своих заблуждениях и не раскаялся в содеянном…
Господи, а это что еще за бред?!
— …Приговорить бывшего капитана лейб-гвардии Павла Стоцкого к разжалованию из всех чинов, к лишению дворянского титула и иссушению дара. А за сим приговорить оного к повешению. Казнь осуществить немедленно, сразу же после оглашения сего приговора.
Глаза наконец, привыкли к яркому свету, и я увидел, что стою на длинной скамье не один — с двух сторон от меня еще шестеро мужчин с веревками на шее и в таких же белых рубахах. Весь спектакль происходит на высоком деревянном помосте, который находится в центре большой площади. На брусчатке лежит снег. Вдалеке, за цепью солдат, толпится народ, одетый в какую-то дурацкую, допотопную одежду. Наша семерка стоит лицом к трибуне, на которой словно разряженные петухи, сидят военные в мундирах с регалиями и накинутых сверху плащах, подбитых мехом. Их шляпы-треуголки украшают плюмажи. Некоторые наводят на нас лорнеты, а один не постеснялся и подзорной трубой воспользоваться. Театр, блин… только оркестра здесь не хватает. Хотя вон какие-то военные с барабанами стоят перед трибуной.
Это я уже умер, и у меня такие посмертные видения? Или так выглядит ад для грешников?