— А вы, Стоцкий, надеялись, что вас расстреляют? Что из вас героев сделают? Так нет!!! Вас даже на каторгу не отправят! И на Кавказ попасть не рассчитывайте. Вы просто оба сгниете в подземных тюремных казематах одной из дальних крепостей, и никто о вас не вспомнит. Зато у вас будет достаточно времени подумать и раскаяться в содеянном…
И тут вдруг мой Южинский очнулся и зло выдал надменному дознавателю:
— Если Господь уготовил нам такую участь, так тому и быть. Не понимаю только, чего вы, господин Гирс, слюной здесь брызгаете. Завидуете?
Послышались уже еле сдерживаемые смешки, а белобрысый офицер закусил губу, чтобы не улыбнуться. Чиновник аж, задохнулся от гнева. От него снова пошла такая удушливая волна, что кто-то из солдат даже согнулся в кашле.
— В арестантскую их! Господа жандармы, вскоре вам будет выдано секретное предписание. Вскройте его в пути.
Угу… как я понимаю, они и будут нас конвоировать до места отбывания наказания. А может, и надзирать за нами в дальнейшем, но это смотря уже в какую крепость нас повезут. Если в Шлиссельбургскую, то в покое они нас точно не оставят. Если я правильно помню из истории, то жандармам из Отдельного корпуса внутренней стражи поручено не только конвоировать ссыльных и каторжан, но и надзирать за особо опасными государственными преступниками, содержащимися в Шлиссельбургской крепости.
Уже в арестантской нам зачитали императорский указ о милостивой замене казни на пожизненное заключение в крепости, и тут же начали оформлять бумаги для этапирования. Но один из жандармских офицеров вдруг неожиданно заартачился.
— В соответствии с установленным порядком, при каждом преступнике должно иметь одного жандарма, а при группе еще и одного фельдъегеря. А нас с напарником всего лишь двое. Нужно вызвать подкрепление и усилить конвой.
— Господин поручик, зачем? — поморщился комендант крепости — Ну, какую эти заключенные представляют для вас опасность?!
— У Стоцкого горит звезда, а значит, дар его до конца не иссушен.
— Да где горит-то?! — начальник тюрьмы, грузный седой капитан со шрамом через все лицо, тоже вступил в спор, всматриваясь в мою звезду — Это просто какое-то остаточное явление. Мерцание совсем тусклое, дар для вас не опасен.
— А я вам говорю, что по инструкции его должны сначала освидетельствуют монахи или сотрудники инквизиции — стоял на своем поручик — Без бумаги Синода я не возьму одаренного на этап.
— Нам ехать не меньше пятидесяти верст! — жандармский капитан поддержал коллегу и тоже завелся, повысив голос — Мы на место доберемся только к вечеру. А если преступники по темноте сбегут? Я не буду за это отвечать! Или мы вызываем свое подкрепление, или вы даете нам с собой конвой из ваших солдат.
— Господа, господа, о чем мы спорим?! — в арестантскую вернулся Гирс и все обернулись на него — Предлагаю просто заковать арестантов в ножные кандалы, и все.
— Дворян в ножные кандалы?! Да, вы в своем уме, господин Гирс? — возмутился комендант крепости — Это против всяких правил! Такому сугубому наказанию подлежат только те из каторжных, которые подвергаются повторному суду, или покушаются на бегство.
— Зато все будут спокойны. Ничего с ними не случится — они же в карете будут ехать. И предоставьте господам жандармам дополнительный конвой, на этом спор будет исчерпан.
— Черт с вами! — сдался комендант, Было заметно, что его страшно раздражает и надменный дознаватель, и наглые жандармы. Он бы хотел, как можно быстрее избавиться от них, а заодно и от нас с Южинским — Дам вам подпоручика и двух нижних чинов. Но на большее не рассчитывайте, и завтра к вечеру они должны вернутся.
Жандармов это устроило, спор, наконец, закончился, все успокоились. Мрачный комендант тюрьмы кивнул вызванному кузнецу, и нас действительно заковали в железо. Причем, надели и ручные, и ножные кандалы. Вещь это была крайне неприятная — вес всех оков составлял килограмм десять точно, и они вызывали жуткое неудобство при ходьбе. Летом это железо наверняка натирало и обжигало ноги, а сейчас зимой легко могло вызывать обморожение.
Жандармский поручик оказался страшным занудой, и кажется, знал наизусть все пункты служебного предписания. Грузить правилами он начал нас еще в арестантской.
— С посторонними в дороге не разговаривать, нигде никаких записок и писем не писать и обывателям не подавать, ровно как и какого либо рода сигналы. Никому не сказывать, откуда и куда мы направляемся.
— Так мы пока и не знаем этого. Может, хоть скажите, куда нас повезут?
— Не положено.