— Но согласись, Константин, как странно устроен наш человеческий мозг: ты на память рисуешь карту мест, где никогда не был, даже знаешь, кто такой гуркх, о котором никто здесь понятия не имеет, но почему-то совершенно перестал понимать галлийский язык, знакомый любому дворянину с детства.
— Это еще не самое странное, Александр Иванович — тяжело вздыхаю я, пытаясь создать алиби для своей полуграмотности — а знаете, как чудно я теперь пишу по-русски? Увидите — обомлеете: никаких «ять», «ижиц» и «фит», обхожусь без них. И от велеречивых словесных оборотов просто выть хочется.
Бекетов удивленно приподнимает бровь, а я вдохновенно продолжаю врать
— Вот, скажем, читал я на допросе донос Сергея — вроде бы должен негодовать и злиться на брата. А меня, верите: дикий смех разбирал! Бедняга так пресмыкался перед царем, так униженно лебезил, такие словесные перлы извергал из себя на бумагу, что я просто диву давался: это сколько же человек мучился, чтобы такое позорное словоблудие наваять? А главное — зачем? Если всем известно, что Николай — солдафон до мозга костей и ценитель коротких офицерских донесений.
— Тебя, правда, так смущают принятые на письме уважительные обороты?
— Скорее их переизбыток. Особенно в служебных документах. Видимо сказывается мое военное прошлое. Галантный век давно прошел, и нужно заканчивать с устаревшими оборотами речи — во времена наступающего технического прогресса они попросту неуместны. Нашему русскому языку не помешает очередная разумная реформа.
От дальнейшего разговора нас отвлек тетушкин взволнованный голос
— Саша, Костик, наш мальчик очнулся…!
Не смотря на все задержки в пути, до постоялого двора на окраине Вологды мы добрались засветло — сейчас у нас середина мая, так что темнеет довольно поздно. Человек Бекетова, приехавший из Архангельска, уже ждет, и он, наконец-то, привез мой заграничный паспорт. Отныне я Бекетов Константин Михайлович — потомственный дворянин из Костромской губернии, 1791 года рождения. Православный, одаренный, холост. Приметы: рост большой, волосы и брови темные, глаза карие, нос и рот умеренные. Последний пункт слегка повеселил — интересно, а как выглядят неумеренные рот и нос? И как бы их тогда описали в паспорте?
Теперь я могу свободно передвигаться по стране, хотя этот заграничный паспорт в течении ближайшего месяца нужно сдать в канцелярию костромского губернатора. Ну, а дальше мне, как дворянину, который нигде не служит, достаточно будет просто возить с собой Грамоту на дворянское достоинство и, пребыв в какой-либо город, отметиться в ближайшем полицейском участке. Остальные строгости «Положения о паспортах от 1812 года» касаются исключительно, чиновников, военных, купцов, мещан и крестьян. Для них существуют внутренние паспорта и еще какие-то другие документы в зависимости от чина и сословия.
Потом придется что-то решать с гуркхом, но это уже в Костроме, где связи у Бекетова более обширные, чем в Вологде. Как и положено, иностранный паспорт у него отобрали на таможне в Астрахани. А взамен выдали «путевой вид» для свободного перемещения по империи, пока иностранец не решит покинуть пределы России. Этот документ Эдвардс передал мне вместе с причитающимся гуркху остатком жалованья.
В документе значилось, что: «Путевой вид за исходящим № 512 выдан Главным командиром Астраханского порта и военным губернатором Астрахани генералом Пахомовым февраля 4 дня 1826 года, взамен заграничного пашпорта, выданного в Дели апреля 15 дня 1825 года за № 178, подданному царства Горкха, воину по имени Рама Джириш. Вероисповедание — индус, семейное положение — холост. Приметы: лета — 20, рост — средний, волосы и брови черные, глаза — карие, нос и рот — умеренные, подбородок — круглый, лицо — смуглое. Особых примет нет. Путевой вид дан на свободный проезд в Архангельск выше означенному Раме Джириш, прибывшему к Астраханскому порту января 29 дня, на персидском судне Джамиль». Вместо подписи предъявителя внизу стоял скромный крестик.
Да уж… «вероисповедание — индус» это явно записано со слов Эдвардса. Русскому чиновнику, что индус, что индуист, что индеец — все один хрен: басурманин. Впрочем, англичанину тоже плевать на такие тонкости. А с "пашпортом' понятно: как объяснила мне когда-то жена, просто по-французски слово произносится как паш / pase/ и порт / port/ — проход через порт.
До сих пор не понятно, что гуркх будет делать после своего выздоровления. Едва я успел сообщить ему, что хозяин расторг их контракт и оставив его на наше попечение, как бедняга снова закатил глаза и потерял сознание. Так что этот вопрос у нас снова откладывается. Но Бекетов предупредил, что по закону парню придется зарегистрироваться и получить «билет на жительство»- бродяжничать по империи ему, в любом случае, никто не даст. Это уголовное преступление и карается ссылкой в Сибирь. Так что самое разумное для гуркха — наняться к кому-нибудь в слуги. Но даже если он решит остаться, то сразу российское подданство ему никто не даст. Для этого нужно прожить в стране несколько лет и зарекомендовать себя законопослушным гражданином.
С легальными документами меня можно теперь не прятать, и Бекетовы принимают решение сразу переехать в более приличный постоялый двор, расположенный ближе к центру города. Он действительно цивильнее предыдущего. Народу здесь поменьше, публика побогаче, а просторный трактир на первом этаже претендует на гордое звание «ресторация». Ну,…по местным меркам может, оно и так, но мне пока трудно об этом судить, поскольку побывал я лишь в одном таком заведении — когда нас с Южинским этапировали в Шлисскую крепость. Это там, мы с Петькой первый раз встретили Василису.
Номера для господ здесь расположены на втором этаже, а комнаты для слуг во флигеле, рядом с конюшней и каретным сараем. Раненого гуркха разместили в отдельной комнате рядом с нашими людьми. Мария Ивановна, распорядилась отправить слугу за местным доктором, и осталась его там ждать.
— Костенька, ты меня не жди! — предупредила тетушка — Как приведешь себя в порядок, так сразу спускайся в ресторацию и начинай ужинать. Александр Иванович тоже непонятно когда вернется — может ему из полицейского участка, не откладывая, сразу же придется отправиться с визитом к губернатору. Чай, не каждый день рядом с Вологдой приезжие дворяне бандитов изводят.
Вообще-то с губернатором Бекетов собирался встретиться утром, отдохнув и переписав свое донесение, а сейчас граф отправился в местную полицейскую управу. Чтобы, во-первых, зарегистрировать там наше прибытие, а, во-вторых, лично сообщить полицмейстеру о ликвидации лесной банды и сдать захваченные трофеи. Но тетушка права — ждать обоих родственников не имеет никакого смысла.
Поднявшись в свой номер, я наконец-то, дорвался до лохани с горячей водой и отмокал в ней до тех пор, пока вода не начала остывать. Тогда уже отмылся до скрипа, ополоснулся чистой водой из большого медного кувшина, и, выбравшись из лохани, насухо вытерся полотенцем. Потом переоделся в приготовленную слугой одежду, которую Бекетов купил для меня в Петрополе, причесался перед зеркалом и отправился вниз ужинать.
Народа в обеденном зале ресторации было не очень много: три семейные пары и еще несколько одиноких посетителей типа меня. Я выбрал стол в углу и подозвал полового. Спросил, его, какое блюдо не придется ждать долго, и остановил свой выбор на жареном цыпленке, расстегае с мясной начинкой и чае, посчитав, что все это трудно испортить, и оно в любом случае окажется съедобными.
Ждать практически не пришлось, пока я пил чай с пирогом, подоспел и мой цыпленок. На наших толстозадых бройлеров, накаченных гормонами, он был совершенно не похож — тощеват, но на вкус оказался весьма недурственным. Я приступил к его уничтожению и так увлекся, что не заметил, как за столом неподалеку начала разгораться ссора.