Юша сделал свой выбор и сейчас ему надо отдохнуть. А вечером папа откроет ключом дверь и очень удивиться, не увидев Юшки на половичке. Он будет долго искать его по всей бане, ругая себя за беспечность. Принесёт фонарь и будет искать его с фонарём. Потом приедет мама Оля и всё повторится по новой. Только Юша этого уже не увидит. Он будет далеко. Далеко в лесу, где поют птицы, жужжат насекомые и бегают зверушки. Где всё живое находится в гармонии с природой. Живёт одним дыханием с ней. Живёт и умирает, становясь для кого-то частью гнезда, пищей или удобрением для цветов и растений, для деревьев. А мама Оля и папа ещё долго будут ходить и искать его, спрашивая у соседей, обходя ближайшее кусты и заросли. Наивные и упрямые люди…
БОНИФАЦИЙ
Мы гуляли с Динаром в пойме Городни. В самых диких и заросших местах. Кое-где попадались заброшенные огороды с полусгнившими и полуразвалившимися избушками-домиками, напоминающими домик дядюшки Тыквы из мультика про Чиполлино. Впервые я увидел эти огороды, массово создающиеся, в конце семидесятых годов. Уж не знаю, что подтолкнуло жителей московских окрестностей к самозахвату дикой земли под ЛЭП, вдоль железнодорожных путей и в поймах многочисленных московских речушек. Видимо, желание иметь свой (свой!) крохотный клочок земли для работы на ней. Свой микроскопический (а местами-нормальный) огород. Ради интереса о реках и речушках я посмотрел в интернете. По территории Москвы протекает 660 километров водотоков. Из них в открытом русле 395 километров. А это порядка 30 относительно крупных рек, с собственными именами-названиями. В общей сложности их около 70. И вот в какой-то момент вдоль многих из них появились огороды с обязательными небольшими сарайчиками для хранения инвентаря, отдыха, обработки урожая. С невероятными заборами. Обязательно как-нибудь собирусь, и напишу рассказ, посвящённый этой теме. Сейчас-же разговор пойдёт про заросли вдоль Городни, где она протекает под Павелецкой и Курской железными дорогами. Далее является Царицынскими прудами, потом Ореховскими (Борисовскими) и впадает в Москву-реку.
От платформы Покровская до Царицынских прудов (по моему мнению) самые дичайшие места поймы Городни. Были. Сейчас там ведётся строительство путепроводов. В те же благодатные времена мы пробирались с собакой через заросли, наслаждаясь дикой природой. Совершая при этом своеобразный марш-бросок. Иногда буквально. Периодически, по вечерам, я бегал с Динаром этими реликтовыми тропами. Вероятность столкнуться с людьми было мизерный. Обычные собачники так далеко не заходили и не жаловали эти живописные места. Повторюсь, днём или утром это были просто прогулки по зарослям. По вечерам бег по полузаросшим тропинкам километров на 5-7. Во время очередной дневной прогулки (а это был конец лета-начало осени) мы спустились почти к самой речке. Уж не помню, из каких соображений. Может, намеревались перебраться по бревну на другую сторону и выйти к Кубе. Может, просто окунуть собаку (погода была теплая и солнечная). Да, Куба-не остров, хотя название своё этот район получил благодаря замкнутому расположению. Неофициальное название. Этот небольшой райончик в конце улицы Бехтерева омывался с одной стороны Городней, с другой Котляковской с её двумя прудами. А между Кубой и Котляковским кладбищем была заболоченная непроходимая местность, над который зловеще нависали провода ЛЭП. Вот этот участок с полутора десятками девятиэтажек, башен в шестнадцать этажей и школой звался аборигенами Кубой.
Немного не доходя до того места, где Котляковка впадает в Городню, мы спустились к воде. Собака любила купаться, плавать и всем своим видом демонстрировала готовность к этим замечательным процедурам. И вдруг остановилась как вкопанная. И напряглась. Змеи? Вряд ли. Какая-нибудь дикая зверюшка. Сейчас унюхает нас и свалит подобру-поздорову. Я попросил Динара сидеть и не рыпаться. У нас с ним к этому времени сложилось полное взаимопонимание. И он выполнял команды с полуслова, доверяя мне безгранично. Из-под нижних зарослей что-то прибиралось к нам. Я услышал жалобный писк и присел на корточки. Из густой травы вылезло нечто разноцветное и несуразное. Это нечто вцепилось мне в рукав куртки и по руке забралось на плечо. Собака повернула голову и принюхалась, потянув носом воздух. Она не восприняла незнакомца как врага, что крайнее удивительно. Ведь этот котёнок не являлся нашим домашним питомцем, к которым она привыкла, и по сути, должен был вызывать неприязнь, как минимум. Он же посмотрел на собаку, как на что-то само-собой разумеющееся и что-то промяукал, глядя на неё. Пёс оторопел, как, впрочем, и я. Купаться в этот раз не стали. Отошли подальше от воды и вышли на тропинку. Травы вокруг и полевые цветы были по пояс, а местами и по грудь. Однако тропинка была хоженой и не заросшей. Я присел на корточки и снял с плеча котёнка. Снял-не то слово. Буквально отодрав его от куртки. Опустил на тропинку и пошёл догонять собаку, ушедшую метров на пять вперёд. Это чудище бросилось за мной и нагнало меня. Я остановился, а собака вернулась. Она обнюхала его и задрав морду, уставилась на меня с немым вопросом. Я смотрел на котёнка и собаку, а они смотрели на меня. Забираем!? Это сказал пёс? Но собаки не могут говорить, по крайней мере членораздельно. Этот вопрос-утверждение задало рыжее коричнево-чёрно-серое чудище с белыми пятнами в несуразных местах? Вряд ли. Но кто-то же произнёс это слово. Я нагнулся и протянул руку. Котёнок шустро забрался по мне и устроился на плече, как давеча. Ладно, согласился я со своим внутренним голосом и потопал в сторону дома.