— Нет, ты подожди, Гена. Если с трапеции упал, инвалидность получил, — похож ведь. Ну, пусть это будет… бегемотом-инвалидом. С определением «сюрреализма» не соглашусь, очень показательный образчик «сурового стиля», — просил друга директор.
— И, если о реализме говорить. Хорошо, допустим, — не успел глаза и уши вылепить, время на круги по воде истратил. Где хвост? — требовал разъяснений отец.
— Ушиб — ампутировали, — с жаром объяснил Плохиш.
— Тогда, где заднепроходное отверстие?
— С хвостом ампутировали.
— Хвост отрезали, отверстие вырезали, — с не меньшим жаром помогая Плохишу, пояснил Батый.
— Маленькое отверстие, если присмотреться, там осталось. Заросло, кормили ведь через раз, гимнаст лёгким должен быть. Хотя, по нему не скажешь… но это он опух от удара об арену и от сытой лёжки в больнице, — утверждал и пояснял Плохиш.
Отец подошёл к стеллажу — поближе посмотреть, склонился над дощечкой… и увидел надпись.
Дядя Ваня тут же поспешил стать ближе к отцу, я отошёл, уступая директору место.
Марго захихикала.
Отец прочёл, не выпрямляясь в рост, поднял голову и скосил глаза в поисках желанной невестки.
Кто-то что-то обронил на пол. Марго прекратила хихикать.
Дама вскочила с места, и, сдерживая рыдания, метнулась к выходу, Изабелла бросилась следом.
Отец выпрямился:
— Господин директор, проводите меня с сыном в ваш кабинет.
— У меня ремонт, ты же видел. Обои сейчас меняют, не выпроваживать же рабочих, — пытался остановить отца Дядя Ваня. — Гена, а бегемотом-инвалидом забинтованным после операции, глаза, уши, ноздри под бинтами, — признать согласишься? — ухватился он в отчаянии за сомнительную идею: друг мог и рассердится, что и случилось.
— Ладно, господин Вандевельде, я хотел по-хорошему.
Отец расстегнул пиджак и вытащил из брюк за пряжку, отнеся руку далеко в сторону, ремень.
В мастерской и без того была тишина, теперь она стала гробовой.
— Постой, постой! — опомнившись, останавливал отца Дядя Ваня. Подскочил к нему, стоял, загораживая от класса спиной, и тихо шептал: — Что, здесь? Вживую? Ты Катькин штраф, один, с трудом потянешь.
— Господин Вандевельде, выпроводите всех отсюда, — спокойно старался просить отец. Ремень в руках и тяжёлый исподлобья взгляд на меня сами за себя говорили — мне оставаться на месте.
— Хорошо, господин Курт, только не спешите, — обречённо согласился директор и повернулся к классу с приказом: — Все отправляйтесь в актовый зал! — Расстегнул пиджак, ослабил, распустив узел галстука, ворот рубашки и сдвинул на затылок шляпу. Его бледное с капельками проступившего пота лицо в нимбе широких белых полей выражало покорность, если не судьбе, то требованию незадачливого — безмозглого, чего уж там — друга.
— Господин Вандевельде, выслушайте меня, пожалуйста, — попросил директора Батый.
— Не сейчас, Хизатуллин. Вечером я зайду к вам.
— Но, господин Вандевельде! Я хочу сказать, что этот… артист цирка, на самом деле бегемот; что…
— Ну, ну! — словно за соломинку ухватившись, поторапливал директор Салавата.
— Вот, смотрите! — вмешался Стас. — Из кусочка пластилина отщипнутого от исполосованного Марго скунса он поспешно дополнял мою поделку. — Это глазки… Ушки… А это хвост. Заднепроходное отверстие… углубим. Чем не бегемот? Пьёт воду… Ноздрей нет! Действительно, какой тут реализм? Примитивисты такой оплошности не допускали. — Плохиш ногтём мизинца проковырял ноздри. — Пасть расшивать я не буду. Теперь, все это у…бираем. — Стас проворно смазал всё, что налепил. И, проделывая указующий жест обеими руками на то, что сталось (а остался — «бегемот», углублённое заднепроходное отверстие и оставшиеся ноздри нисколько его не изменили), заявил: — Бегемот-инвалид! Упал с трапеции. Сальто-мортале на этот раз, в пятницу, должно быть, с числом тринадцатое, не рассчитал. Я в цирке у тётки в Архангельске был, так там воздушные гимнастки под куполом номер на такой высоте проделывали, без бинокля ни фига не разглядеть. Упасть с такой высотищи, да об арену! У бедняги, наверняка мозги из пасти брызнули.
Дядя Ваня приминал шляпе поля, но победный его настрой остановил отец.
— Хватит! Запрудный — этот не издевается, он смеётся над нами! Ты понял, Ваня, про какие это он мозги? Хва-атит! Я просил выпроводить всех вон! Распорядитесь, господин директор.
С последними словами отец сложил ремень вдвое, резко свёл и развёл руки. Хлопнуло — громко, так что сам испугался. За станками замерли, Батый схватился за наушник, Плохиш открыл рот, Мэрилин Монро присела, Марго захихикала.