Составить всё в единое целое, и есть — любимое млекопитающее: бегемот.
Туловище положил посреди воды, с одной стороны приладил голову, с другой хвост. Оценил творение и остался недовольным: на ёлочку пресловутую чем-то похоже, только срубленную, на боку лежащую в снегу. Хвост — обрубок ствола. Обмял, тоньше сделал, укоротил и свернул колечком — подсмотрел, как у свиньи на соседнем станке. Воодушевлённый, пошёл дальше: наметил стеком пасть — закрытую: пьёт сквозь зубы. Клыки не лепил: помнил, что они необычные, тупые, будто спиленные. Но сколько их там в пасти? Да и вылепить их, потруднее будет рога носорога, даже без «армеек», всеми пальцами. Морда в целом смутила: казалось бегемот мой — с плотно закрытой, очерченной стеком пастью — улыбался до ушей. Но не исправлял, вокруг только нижней челюсти наделал концентрических выборок: круги по воде расходятся.
Осталось только уши приделать, как прозвенел звонок с урока.
— Продолжай, продолжай, Франц, — включила мегафон Маргарита Астафьевна.
Я поспешил спрятать рукавицы под столешницу станка, но зоологичка из кафедры не показалась. То, что я один остался в мастерской, видела в мониторе, да и дежурная по классу от девчонок Марго, покидая мастерскую последней, доложила: «Маргарита Астафьевна! Закончили лепить. Франц Курт один остаётся. Он, похоже, никак не вспомнит своё любимое млекопитающее. Свою поделку поставлю на стеллаж, а остальные пусть мальчишки соберут — китов-слонов таскать мне, женщине, не под силу».
Марго у нас в классе за юродивую, но назвать её так никто не решался. Была замкнутой, дружбы ни с кем не водила, девчонки, даже мальчишки, её сторонились и побаивались. Круглая отличница, списывать ни кому не давала. В мастерской сидела за последним станком сзади меня, я не оборачивался посмотреть кого лепила, а проходила мимо по проходу неслышно — я не успел спрятать бегемота. Свою поделку, укрытую на дощечке тряпицей, она поставила на верхнюю полку стеллажа и ушла, по пути располосовав ногтем одного из скунсов.
Приладил уши. Поправил, чуть приплюснув, два шарика перед ушами — глаза. Вот теперь бегемот, заключил я, дивясь тому, что вроде как получилось. Во всяком случае, ничего общего с ёлкой. На медведя в речке — это да — смахивает. Эх, надо было носорога лепить: у него рог.
Встал и направился к выходу, но меня остановили.
— Кончил, Франц? — высунулась из кафедры учительница. — Позови, пожалуйста, дежурных. Передай им мою просьбу собрать поделки с мест и составить на полках стеллажа.
— Хорошо, Маргарита Астафьевна, — пообещал я кафедре.
И тут меня осенило накрыть, по примеру Марго, своё творение тряпицей и самому отнести к стеллажу, где оставить на верхней полке. Займу место повыше, глядишь, и пронесёт — очередь рассказать про любимое млекопитающее к звонку с урока до меня не дойдёт.
Неплох был расчёт, но не удался: зоологичка, в кафедре по лесенке взбежавшая и выглянувшая из-за графина, остановила меня у стеллажа вопросом:
— Что за животное у тебя, Франц?
Учительница спрашивала, мельком бросив на меня взгляд поверх очков. Тут же опустила голову и сникла в утробе кафедры — видимо, что-то интересное показывали в телепрограмме. Снова высунулась, подняла вязание ближе к глазам и колдовала крючком с мохеровой ниткой, в уголке губ в усердии кончик языка высунув. Ждала мой ответ.
Челюсть вислая, нос с горбинкой, глаза слишком широко посажены — чуть ли не на висках. Фигура — да, но лицом не Мэрилин. И ноги, наверное, «без коленок», ляжки грузноватые — поэтому-то юбки короткие не носит. Вообще полноватая. Нет, не Монро, заключил я, и ответил:
— Бегемот.
— Бегемот? — оторвалась от вязания, очки подняла на лоб Маргарита Астафьевна, — Сними тряпочку… А, в воде по брюхо.
— Пьёт… В пруду, — подтвердил я догадку зоологички.
— В пруду?.. А, в Московском зоопарке видел.
— Да, — соврал я. В Московском зоопарке я, четырёхлетний карапуз проездом на Сталинградщину к бабушкам, видел только обезьян, а на жирафа внимание обратил потому только, что у того шея была длинной, и он норовил через отгородку забрать у меня банан. Обезьяны меня тогда увлекли, но Стас Запрудный вылепил орангутанга, а слепи я, например, шимпанзе, староста убедил бы всех, что и у меня орангутанг. Запросто подставил бы, свалив из мастерской по каким-нибудь им придуманным неотложным общественным делам.