— Тебе сделали обрезание?
Вот уж о чём мне не хотелось говорить, но я все же, помедлив, ответил:
— Да… У отца в работниках одно время жил старик-еврей, прицепился — сделай да сделай. Для здоровья малыша полезно, в отрочестве и юности рукоблудством заниматься не сможет, а мужем станет — красавцем будет, уверял. Отец взял и послушал…Старик и обрезал… Жаль, могила его где-то на материке.
— Осквернил бы?
— Легко. Фотографию его произведения — в полной красе — положил бы на могилку. Кстати, что это за болезнь такая, Пейрони.
— У тебя её нет… Ну, это когда… «бегемот»… озверев, повернут боком в какую-либо из сторон, ближе к животу. У тебя стойка — безупречная.
— А-а.
— Франц, как бы дальше ни было, — наш поединок состоится, — но я хочу попросить у тебя прощения за прошлое… Признаюсь, давно ревновал тебя к Маше: она у Катьки в вашем доме так часто бывает. А сегодня? У меня эта неясность какая-то с ней, и… «быка» вчера Стас засёк. Ты Дамы сторонишься, вот и попала вожжа под хвост. Мне тошно вспоминать, какими методами я добился авторитетства. Но нам татарам иначе нельзя, нас в семьях с младенства учат быть на коне. А в душе я совсем другой… Теперь, когда признался в любви Маше, Марго то есть… да Мальвине же, черт, я стану другим. Вживую. Я этого хочу.
Послушав Салавата, я захотел пожать ему руку, и сделал, может быть, самое на сей момент важное в моей жизни заключение: люди — странные существа.
— Ладно, Салават… Чего уж там.
Батый смотрел выжидающе: ему, видимо, все же хотелось услышать от меня «Прощаю».
— Смешно со стороны было?.. Ну, с моим бегемотом? В мастерской? — не смог я найти ничего другого, чтобы прекратить заминку.
— А, ты… о бегемоте-инвалиде? Ну, забавно вышло. Если бы не штраф. Марго — дура эта истеричная…
— Когда в окно подсматривали? — уточнил я.
— Никто не смеялся. Пацаны как увидели, сразу от окна на землю попрыгали. Девчонки, те смотрели, но не долго, и не смеялись… когда дивиться надо.
— Совсем забыл, что сегодня зоология, джинсы с жилеткой надел. Джинсы с фланелью, без плавок надел.
— Я на химии протоколы писал, на тебя заготовил, — думал сачканёшь зоологию. Из-за джинсов с жилеткой.
— А то, что Покрышкин свою «активность» продемонстрировать собрался, не подумал, — в джинсах оно заметней и выразительней, — съязвил я.
— Плохиш, как ты появился утром в классе, так и посчитал. Я твоего бегемота уродовал, а он придумывал, как добиться, чтобы тебя вызвали отвечать у доски. Дурку валяли. А, вообще-то, знаешь, Марго, ведьма эта, всё затеяла. Она, ведьма, «ноты написала» — как сочинила, так и сыграли. Ты не подумай, что на неё всё валю, оправдываюсь — сам хорош. О штрафе у меня и мысли не возникало, думал, развлечёмся твоим рассказом о любимом животном. И на Стаса не обижайся, он, ты видел, всё делал, что бы отцу твоему не платить штраф.
— Ладно, ерунда всё. Стас мне — друг с детсада. Я, он, Доцент и Дама с Пульхерией в одном ряду на горшках сидели. И если хочешь знать, Пуля — в садике Сумаркову так звали — не плохой девчонкой была. Я думаю, в душе такой и осталась, а ведьмой прикидывается. Мужиков и пацанов ненавидит, это у неё с того времени, как отец их бросил. В первый класс пошла за руку только с мамой, её и приняли как юродивую, она и замкнулась, в учёбу ударилась. Катька рассказала, видела у неё в комнате фолианты по химии, биологии и медицине, а на экране компа — учебные программы по нейрохирургии и нанотехнологии.
— Лезу я с головой в омут… С этой Катькиной затеей?
— Брось. Мне Доцент рассказал как-то, что Марго на тебя глаз положила, но я тогда, то ли не понял, то ли значения не придал, и забыл. А Доцент не ошибается. По Стамеске уже сох. Рыжая была под окном… когда подглядывали?
— Дама? Кажется, нет… Раз Портоса не было, значит и её тоже. Но видел бы ты нашу Мэрилин Монро! Очки сняла, глазищи выкатила, челюсть повесила — ну, лошадь! Слышал, как она Квартального с твоим отцом чистила? Ну, а когда увидала бегемота… ну, озверевшего… стояла, ну кобыла кобылой — ни «тпру», ни «но». Нас в окне заметила, давай закрывать… бегемота… Юбку в обе руки и, то передом к тебе станет, то задом. Ты отключился, а стоишь… ну и это… как встало, так и стояло. Училка подолом юбки — до того как бегемот совсем озверел — прикрыла, чистила Квартального с отцом, пока не осеклась — подол вдруг начал набухать. Казалось, тебе между ног — в юбку эту упором — оглоблю просовывают. Подол убрала, — девчонки ахнули. Ты на пол и скопытился. Лежишь, бегемот — в потолок. Квартальный, тоже мне нашёлся, снял шляпу прикрыть — на голову «зверю» надел, только на треть и укрыл… И тут в мастерскую входит Вера Павловна. Отец твой стоял, стоял, тёр уши, а тут как бросится джинсы тебе натягивать. Прежде лапти зачем-то снял. Снял с бегемота шляпу, — завуч: «Ох!». То ли за сердце, то ли за грудь схватилась — не дышала. Отец тебе джинсы подтянул, а заправлял бегемота в ширинку, молнию застегнуть не успевал: заправит, только бегунок потянет — из джинсов зверь выскочит, как болванчик на пружине. А поторопился, защемил нечаянно. Кровь пошла, чуть ли не фонтаном. Квартальный бух на колени, пытался зажать рану, но где там. Давление же. «Что вы делаете с человеком, звери!» — кричит из кафедры Мэрилин Монро. «Пустите! Дайте мне!» — отталкивает отца и директора Бактерия. Приседает над твоими коленями, снимает свои перчатки, одной рукой берёт бегемота за голову, пальцами другой щелкает ему… под дых — тот и загнулся, скукожился, упал. Завуч срывает с себя кружева, расстёгивает платье, достаёт грудь и выдавливает молока на ранку. Я за окном не слышал, зашипело ли, но кровь свернулась — запеклась на глазах в закорицу. Прямо как в старых киноужастиках… Извини, может, тебе неприятно об этом слышать… Что с тобой такое стряслось — тебя будто парализовало? В первый раз, когда нас застукал Квартальный в стойках готовых к драке — подумал, струхнул ты и финтишь. А тут, — какие финты: без трусов и с этими… юбкой и шляпой на оглобле.