— Часом не болен, Покрышкин? На зоологии у всех полная активация. Встают, как штыки. А что ж у тебя?
Плохиш смеялся:
— Да нормально у него всё. Брюки широкие и френч в день зоологии, почему, думаете, надевает? Может быть, у него болезнь Пейрони, потому стесняется.
Я бы потребовал сатисфакции, но не сделал этого. Вызов на разборку у «Полярника» отпадал по известной причине, а вызов на «благородную дуэль» по правилам требовалось обосновать, предъявить аргументы в пользу своей правоты. Я рассудительно предугадал действия по этому поводу Хизатуллина и Запрудного: потребовали бы на зоологии продемонстрировать открыто насколько я прав. К тому же я не знал что за недуг такой — болезнь Пейрони.
Каждый раз урок зоологии ожидал с предчувствием, если не беды, то позора на мою голову. Я паниковал, когда Мэрилин Монро с «камчатки» возвращалась к кафедре и, случалось, присаживалась на пустующее место моей парты. Ох, тогда… Под боком облако тёплого мохера — от чего всего жгло и в холод бросало. Если бы в эту минуту вызвала к доске, не пошёл бы, даже не встал бы с места ответить. Парубком не подняли бы. В этот урок, вошла в мастерскую, я от станка только привстал, бросив взгляды по сторонам. Ругал себя: на радостях дома за завтраком забыл, что сегодня зоология, собираясь в школу, надел не брюки с френчем, а джинсы с жилеткой.
Со звонком на урок я подивился тому, что из пацанов никто не прибежал в туалет покурить.
В мастерскую я пришёл первым. В дверях налетел на Батыя, обращавшегося к кафедре:
— Маргарита Астафьевна, схожу, приведу. Запоздают, составляй потом протоколы на всех.
Уставился в меня и ждал, когда я ему проход уступлю.
Такая инициатива, исходившая от классного авторитета, была невиданной: опуститься до того, чтобы выполнять прямые обязанности дежурного — пойти собирать учеников на урок! Я рот от удивления открыл, и проход уступил попятясь назад. Мэрилин Монро из кафедры выглянула, тоже изумилась.
Смущённый, через мастерскую к своему станку я пошёл напрямик, ногами на пути сдвигая табуреты. Инцидент в дверях — ладно, свидетелем был бы один Плохиш, но видела и зоологичка. Она, оторопев, взгляд перевела в сторону Запрудного у стеллажа. Плохиш, склонившись над нижней полкой, что-то там, сопя и чавкая ириской, поправлял. У меня идея возникла: пока не пришли в мастерскую ученики, повернуть к стеллажу и дать пендаля по толстому заду. Но ведь заверещит, как баба, учительницу из кафедры подымит, и та возьмёт и вызовет к доске рассказать о бегемоте. Обломился.
Плохиш зашёл за стеллаж и там с чем-то возился, на меня внимания не обратил.
Я не садился, стоял у станка и старался разглядеть всё, что расставлено на полках. На средней — кит, кашалот, баран, оба скунса, лев, хомячок одного размера с кашалотом. На нижней — олень, корова, черепаха, орангутанг, ёжик и всё какая-то мелочь — белки-черепашки. Животных на верхней полке мне не было видно. Моё предположение, что поместят медведей на нижней полке, не оправдалось. Но, подумал, так даже и лучше: на верхней полке топтыжек целых три — отвлекут внимание от поделки под тряпицей… с вороной Марго и моим бегемотом.
Прошло несколько минут, ни ученики, ни Батый не появлялись.
Я следил за сменой цифр электронных часов на доскплее. Эту плазовую доску — с экраном во всю стену позади станков — в скульптурной мастерской установили в рождественские каникулы. Подарили её ученикам острова Новая Земля ученики Курильских островов. Теперь, сидя за станками, оборудованными графическими станциями, новоземельцы чиркали по планшету электронным карандашом, и всё, ими нарисованное, интерактивно отображалось в «окнах» на экране. В последней четверти уроков скульптуры в девятом классе не было, но проводились в мастерской уроки пения, потому как в музыкальном классе орган ремонтировали. В первый же урок учитель музыки, понятное дело, спрятался со своим баяном в кафедре, и мы дружно опробовали новшество. Как зафиксировал архив-менеджер доскплея (о нём тогда ничего не знали), по показаниям которого нас наказали нехилыми штрафами, слово из трёх букв было написано одиннадцатью учениками, а это число большее, чем мальчишек в классе.
Плохиш оставался у стеллажа, стоял, загораживая собой среднюю и нижнюю полки, сосал ириску, смотрел на меня и ухмылялся.
Гад! Что как, зародилось у меня подозрение, бегемота моего обнаружил, ведь, наверняка, поинтересовался, что там тряпицей укрыто? Взял да и переложил на полку ниже. Бегемота, конечно, не тронул — поостерегся, потому, как не знает чей, кто вылепил: из мастерской, слепив на скорую руку своего орангутанга, ушёл первым. Хорошо, если спрятал поделку юродивой за хомячком, размером ничуть не меньше вороны с бегемотом. Видел, грызуна Доцент сваял, у Глашки-головастой за коробку с булавками выменял её брикет пластилина. Решил подойти к стеллажу удостовериться, но тут отворилась входная дверь и в мастерскую заглянули Ленка Жёлудь и кто-то из пацанов — не узнал кто, снизу под её коленями выглядывал, с патлами на лице. Разом приложили пальцы к губам, — показывали Плохишу, молчи мол. Пришлось сесть за станок. Стасу показал кулак.