Первое время Витька ходил на новом поскрипывающем и пощелкивающем в шарнирчике протезе с палочкой и недолго: только по двору и возле дома. А если предстояла какая-нибудь более дальняя дорога, в поле, в лес или в луга, пристегивал старый свой осиновый с двумя высокими лещетками. Но по мере того, как на культе образовывалась мозоль, и она все больше притиралась в глубокой, похожей на ступку ямочке нового протеза, он настойчиво удлинял дорогу и отказывался от палочки, хотя после затяжных этих путешествий ему опять приходилось отмачивать под присмотром тетки Анюты культю в холодной воде.
Вообще, если бы не тетка, то Витька, наверное, не выжил бы и сразу после ранения, и в дальнейшей своей инвалидской детской и юношеской жизни тетка доводилась ему крестной матерью. Она и относилась к нему, как мать, ни в чем не отделяя от своих собственных детей, Николая и Люды, а даже, наоборот, иной раз заботясь о Витьке больше.
— Вы сироты только наполовину, — назидательно говорила она им, — а он круглый сирота, и без ноги.
Витька в ответ почитал тетку Анюту тоже, словно родную мать (называть ее матерью он привык по деревенскому обычаю еще с самого малого возраста).
Будучи старшим в доме среди детей, он опекал Николая и Люду, как родных своих брата и сестру, всегда уступал им лучший кусочек в еде, берег в работе, заступался на улице и в школе, если кто-нибудь пробовал их обидеть. Когда же тетка Анюта постарела, и Николай забрал ее к себе, в город нянчить внуков, Виктор будто осиротел еще раз.
К следующей весне Витька ходил на новом протезе совсем уже бойко. Он приловчился надевать на него и валенок, и даже сапог, чтоб никто не мог отличить, своя у Витьки нога или деревянная. А еще через год по завершении учебы в седьмом классе (в школу он пошёл из-за войны и оккупации на две зимы позже) Витька решился на поступок, о котором до сих пор не знает ни одна живая душа.
Сразу после выпускных экзаменов и получения свидетельства об окончании семилетки он поехал подводою в город (возил из маслозавода на колхозную свиноферму отгон-обрат) и постучался в райвоенкомат. Парнем Витька был настырным и изворотливым. Он пробился на прием к самому райвоенкому, хорошо известному любому парню-допризывнику подполковнику Черноусову.
— Хочу поступить в военное училище, — решительно заявил ему Витька.
— В какое? — заинтересованно спросил его подполковник (многих деревенских ребят, ровесников Витьки, в те годы военные вербовщики зазывали в училища, а тут пришел сам).
— В летное! — совсем осмелел Витька.
— Можно и в летное, — и тут поддержал его подполковник. — Если, конечно, пройдешь по здоровью.
— Пройду! — уверенно и серьезно сказал Витька. — На здоровье пока не жалуюсь.
Подполковник внимательно посмотрел на него и протянул чистый листочек:
— Тогда пиши заявление. Через неделю вызовем на медкомиссию. Можно в Борисоглебское, а можно в Качинское.
— В Борисоглебское! — минуту помедлив, сделал выбор Витька (уж больно ему понравилось название города).
— Хорошо — в Борисоглебское, — согласился с ним подполковник и сделал на Витькином, прилежно, без единой помарки написанном заявлении какую-то пометку. — Там сам Чкалов учился.
На радостях, что все так удачно у него получилось, Витька резко поднялся со стула, почти уже по-военному повернулся через левое плечо и пошел из кабинета. Но возле самой двери протез его предательски скрипнул и щелкнул в шарнире. Странные эти и подозрительные звуки не укрылись от многоопытного в общении с допризывниками и кандидатами в военные училища подполковника Черноусова.
— Подожди, — остановил он Витьку. — А что у тебя с ногой?