Все еще долго смеялись и спросили Верочку, кто ей рассказал эту сказку.
— Мама, — ответила Верочка.
— А какие она тебе еще сказки рассказывала?
Тут Верочкина мама сделала четырехугольные глаза и сказала:
— Нет, нет, уже поздно, — и увела Верочку спать.
1968
МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
В воскресенье Поля встала чуть свет, чтобы приготовить мужу завтрак, потом с досадой вспомнила, что выходной и можно было поспать. Она писала дипломную работу и, просиживая за книгами, потеряла счет дням. Спать уже не хотелось. Поля встала на стул и открыла форточку. В комнату потекла холодная струя весеннего воздуха. В передней раздался неуверенный звонок. Поля пошла открывать. За дверью стояла тетя Маруся, которую трудно было узнать не только потому, что Поля не видела ее почти десять лет, а еще и потому, что тетка была закручена в теплые платки и шали, из которых торчал только знакомый курносый толстый нос, украшавший лица всех трех Полиных теток. Старуха крепко обняла Полю и сказала:
— Кабы не годы прошли, приняла бы я тебя за Наталью. Ну вся ты в мать!
— Тетя Маруся! — опомнилась Поля. — Наконец-то выбрались! Заходите в комнату. Как же вы телеграмму не дали? Мы бы с Васей вас встретили, как раз он сегодня выходной.
— Да сама я не знала — поеду, не поеду… — сказала тетя Маруся, выкручиваясь из своих платков и утирая пот с крупного добродушного лица. — Не ко времени мне ехать-то было: сама знаешь — весна, как тут уедешь?
Действительно, тетка Маруся, колхозная доярка, никак не могла выбраться в Москву, несмотря на то что Поля не раз звала ее погостить. Она благодарила в коротких письмах, написанных шатучим почерком, обещала приехать, но так и не была в Москве ни разу.
— Насилу я вас нашла. Ну и забрались вы!
— Зато здесь воздух хороший. Сокольники близко, Лефортово, зелени много.
Поля рассматривала постаревшее, доброе лицо тетки, ее полураскрытые мужские кулаки, лежащие на коленях, и вспоминала, как тетка мыла ее по утрам ключевой водой, царапая щеки шероховатыми сильными жесткими ладонями, как неструганые доски.
— Нет, не выбралась бы я ни за что, да председатель вызвал, говорит, езжай, Мария, в Москву, покажись профессорам, что-то ты прихварывать стала часто, а ты нам человек нужный. Да, так и сказал — нужный, говорит, человек. Хороший у нас председатель, из города, но сам деревенский, правда, не нашей местности.
— А что с вами, тетя Маруся?
— Да не знаю я, что со мной. Фершал сказал — язва. Вроде обругал. Язва, говорит. Обидно как-то. Никогда я ничем не болела, а тут — язва…
— Что же тут обидного? — сказала Поля, накрывая на стол. — Есть такая болезнь — язва желудка, ее вылечить можно. И профессор у нас есть хороший. Вася у него после ранения в госпитале лежал… Вася! — крикнула она в соседнюю комнату. — Вставай-ка, погляди, кто к нам приехал.
Пока Поля с тетей Марусей вспоминали деревенских соседей и Полиных сверстников, Вася — Полин муж — оделся и вышел в столовую.
— Знакомься, Васенька, это тетя Маруся, мамина сестра, а это мой муж Вася.
Только что все уселись за стол и Поля разлила чай, как за окном показалась похоронная процессия, — дом стоял недалеко от большого московского кладбища. Тетя Маруся вдруг замолчала, поставила на стол чашку и подошла к окну.
— Кого ж это хоронят? — спросила она, и короткие светлые брови ее поднялись над глазами домиком.
— Не знаю, тетя Маруся, здесь ведь кладбище рядом, так что процессии постоянно мимо дома ходят.
— Как это — постоянно? — тихо спросила тетя Маруся и, не отрывая глаз от окна, нашарила свою шаль, торопливо накинула ее на плечи и вышла, сказав на ходу, ни к кому не обращаясь: — Кого ж это хоронят?
— Тут уж ничего не поделаешь, — сказала Поля, — тетя Маруся всегда у нас была жалостливая.
— Не потерялась бы она, — встревожился Вася.
— Что ты, это же рядом, она сейчас вернется.
Но тетя Маруся вернулась только через час, вся в слезах, с разгоревшимися щеками.
— Генерала хоронили… — сказала она, тяжело опускаясь на стул у двери. — Не старый еще… Ордена несли… Музыка играла… жена плакала… А уж я с теткой его так наплакалась, что в ушах шумит. Какой-то, говорят, у него в голове нерв лопнул.