Потом стала улица Жукова.
Вот потому-то и кстати было то, что предварительно проехали мимо Ленина-семнадцать: как напоминание. Стиве сказывал один сучара антисоветский, что эта улица называется «Жукова» негласно, чуть ли за такие слова могут по головке не погладить. А попинать. По головке-то попинать, — ой, блин! Стива поежился, в жопе стало щекотно и суетливо, и он опять посмеялся. Каков каламбурчик! Так вот, говорил ему этот подонок, что, когда пятикратно обосранный во всех шести измерениях Георгий Константинович Жуков командовал нашим семижды обоссанным военным округом, он постоянно ездил по городу на коне и всех попадающихся ему на глаза офицеров до генерал-майоров включительно непременно останавливал и подолгу тренировал. До семи раз требовал правильно отдать ему честь, то есть вернуться на пятьдесят шагов, за десять шагов перейти на строевой шаг и отдать честь как положено. При этом крыл бедолагу матом и иногда заставлял отжиматься, а ведь далеко не всякий генерал, да даже и полковник, способен отжаться столько раз, сколько требовалось. Все-таки после войны прошло уже достаточно времени, чтобы слегка заплыть жирком. А ротозеи из числа местных штатских стояли вокруг, и некоторые даже посмеивались не весьма недоброжелательно. Поэтому местное офицерство в массе своей Жукова побаивалось и не очень любило. И поэтому, когда Жуков при большом скоплении вышеупомянутых ротозеев сверзился с коня и расквасил свою каменную морду, многие порадовались. И с тех пор эту улицу стали негласно называть «улицей Жукова».
Вот. А потом Стива с удивлением узнал, что название это совершенно официальное и даже прямо русским по белому написано на табличках домов. Что же касается факта падения Георгия Константиновича с коня, то он относится к категории непроверенных. Что же до неприязни к нему офицеров высшего и среднего звена, то это факт непреложный, и даже подвыпивший батюшка на эту тему что-то такое однажды бормотал.
Пока Стива так размышлял, проехали мимо краснокирпичной музыкальной школы, где готовились целые хоры мальчиков-ибунчиков на Ссаки и Пинцета. Проехали бывшую Станцию Вольных Почт, это проклятое всеми богами, включая христианского, место, подле которого неоднократно происходила со Стивой всякая херня. Не успели проехать, как снова она произошла.
Старушка, опираясь на сломанную лыжную палку, вошла в вагончик жизни, и он немедленно покатился под уклончик. Типичная русская старушка: низкорослая (потому что горбатая), пьяная, с отвислой губой, грязным мешком, в котором стучали, вероятно, детские кости, с волочащимися по грязи кальсонными тесемками и до одурения воняющая мочой, она недолго выбирала место — встала как раз напротив Стивиного сиденья.
Население стало медленно отходить с кормы вагона к его носу, зажимая собственные носы или, кто поделикатней, стараясь дышать ртом. А Стиве было по фигу. Он, конечно, приложил к носу платочек, надушенный «Флер о флером», как обычно делает Кирюша, но настроение даже поднялось. Подумаешь, одной смердящей гражданкой больше — эти представители населения думают, что они лучше. Они, бесспорно, лучше, но не очень намного. А Стиве было по кайфу окунуться в настоящий русский дух, хотя воняло и гадостно. Не потому, что он его любил, наоборот. Но вот ведь, например, бегемот в зоопарке воняет еще хуже, а ведь ходят люди смотреть, и детей приводят, и деньги платят, а тут целые русские картинки за те же три копейки. И Стива блаженствовал. Не от запаха, а наблюдая за населением.
Как оказавшийся ближе всех к носительнице русского духа интеллигент, одетый с ног до головы рублей на сорок, вместо того чтобы врубаться в проблему «интеллигенция и народ», стал отодвигаться. Деликатно, чтобы никто не понял, никто и не понял, но Стива-то не дурак. Стива поймал вороватый взгляд сквозь очки, широко улыбнулся интеллигенту и подмигнул. Тот спешно отвернулся. У интеллигента был длинный нос, и запах он почувствовал первым.
Бабушка же времени не теряла и стала что-то вполголоса бормотать. Стива прислушался и разобрал текст. Текст гласил: «Череп… череп… Череп, череп! Череп, череп! А башка че, не череп?!» — и Стиве очень понравился. Тут заозиралась средних лет кошелка с сумками, сидевшая через проход от Стивы, поняла, поморщилась, но осталась, потому что сидела и место оставлять было жаль. Это вот нормальная тетка, не интеллигентка. Воняет, но удобно. Две биксы, обе типичные уралки — нос кукишем, рожа намазанная восемь на семь, — почуяли. Одна, одетая рублей на триста, пихнула плечом другую, рублей на сто двадцать, и кивком указала на бабусечку. Дешевка оглянулась и брезгливо скривилась, показывая, что ей очень противна столь гадкая старуха.