— Носки? — развеселился Ольгович. — Про твои, что ли? Ну тогда это точно страшная история. Как ты забыл носки где-нибудь, а какая-нибудь глупая девушка их неосторожно понюхала…
— Нет, эта страшнее.
— Пожевала, что ли?
— Нет, еще страшнее. Короче: дело было на самом деле. В детском саду была на практике одна студентка педучилища. И там воспитательница все время говорила детям: «Поддерните носки (или там гольфы, колготки, неважно), чтобы спереди ступни не торчали, а то наступите — упадете». Но они не слушались. А еще была нянечка, старушка. Вот нянечка и рассказала по секрету нескольким девочкам, очень живо и убедительно, почему так ходить нельзя. Потому что есть страшные каргазумы. Это горбатые карлики с огромными ступнями и без нижней челюсти. У кого спущены носки, каргазум примет за своего и придет, и это типа очень ужасно. Эти девочки рассказали другим девочкам и мальчикам. Весть очень быстро облетела весь детский сад, обрастая новыми подробностями, и уже на следующий день носочки и гольфики всех детей были аккуратно поддернуты, а сами дети по секрету поделились этой тайной с воспитательницами, музыкальным работником и нашей практиканткой. И даже взрослые, слушая эту очевидную галиматью, невольно поеживались.
На следующий год практикантка закончила, и ее распределили в один пригородный поселок городского типа, воспитательницей в единственный там детский сад. Приехала уже под вечер, пришла к заведующей. Та обрадовалась новой воспитательнице, сказала, что в общежитии ей дадут отдельную комнату, и проводила. А общежитие — пятиэтажка, и ее комната на пятом этаже. Ну вот, она ее проводила, дала ключи, потому что так-то общага была совсем новая и еще пустовала, и ушла. А девушке чего-то на новом месте не спится. Да еще было холодно, отопление не подключено. Она надела толстый свитер, огромные шерстяные носки и вышла в коридор погулять. Ночь, на этаже никого нет, а она посмотрела на свои огромные носки и вспомнила историю про каргазумов. Стало ей страшно. И вдруг на лестнице слышатся шаги, и в коридоре появляется самый настоящий каргазум. Она в ужасе бежит в свою комнату. Каргазум идет за ней, издавая мерзкие, нечленораздельные звуки. Она давай закрывать замок, да не может вставить ключ, а каргазум тут как тут и уже к ней руки поганые тянет. Девушка выбрасывается из окна.
Потом оказывается, что нянечка родом была как раз из этого поселка, и жил у них такой урод (горбун плюс сильная травма лица), и она, когда придумала историю про каргазумов, его описала. Он же дожил до наших дней и работал теперь дворником в новом общежитии. И у него среди ночи с сердцем стало плохо. А он знал, что там в одну комнату уже заселились, и пошел. А говорить-то не может. Вот так.
— Ужас, ужас! — воскликнул Кирюша и замахал руками, в ответ на что Стива, как обычно, посоветовал не выеживаться. А также не барагозить, если напился. Ну о чем можно с такими уродами разговаривать? И Кирюша замолчал, стал смотреть за окно.
За окном было безприютно. Болтаются ветром мокрые станционные фонари. Стекло и железо пропитываются водой, как дерево. В нижних слоях тропосферы возникают одно за другим разные явления. Крыша гудит под ногами, ветры рвут рельсы и волосы. Происходит всеобщее дрожание, воздух — он дрожит. Дрожат воздушные струны — это летучие, срываясь с проводов, хватаются за них, но все равно падают и бьются, но струны звучат. На улицу льется с неба мутная вода низкой температуры, вызывая дрожь при попадании за шиворот. Капли расплываются на сигаретах, и сигареты тухнут, противно размокая на глазах курильщика. Мокрые, пустые, блестят лотки, а под ними — пыль.
Иногда пролетает электричка и вызывает щемящее чувство, хотя ничего сентиментального нет в этом промельке триглазого чудища, чуждого всему человеческому существу. А в моментальном мире внутри ее вагонов, мире-эфемере, якобы — но ведь и в самом деле! — существующие. Отражения людей на стеклах.
Но вообще-то какая, на хрен, электричка? Какая, на хрен, электричка?! Едем в трамвае, по одноколейной дороге, глубокой ночью, так не токмо что электрички, но и трамвая встречного не может быть, да и автомобиль едва ли. И потом, какие такие лотки в чистом поле? Лучше бы Кирюша занялся обдумыванием нового сочинения, раз предыдущее уже обдумал. А можно даже и того же самого. Потому что готический роман, конечно, круто, но не особенно. Все-таки лучше какой-нибудь такой остросюжетно-психологический. Типа как у Достоевского. И Кирюша занялся, воображая самое себя персонажем собственного же произведения.