Сковородки в домике не оказалось. Кашин пошел искать ее в сарае. Стива взял сумку и достал из нее бутылку водки.
— Давай сначала какашинскую выпьем, — предложил Киря.
— Какашинскую? Ну уж нет! Сначала эту выпьем, а какашинскую на потом, когда уже пьяные будем.
— А то мы не пьяные! И какая разница?
— А такая, что у него «Пшеничная» параша, а у меня «Столичная».
— И что?
— Ты совсем дурак, а? Ты разницы не понимаешь?
— Не совсем.
— Эх ты, а еще поэт называется! «Пшеничная» — это параша, а «Столичная» — это раша! Но в хорошем смысле! «Столичная» завода «Кристалл». Это экспортный продукт. Черная икра и «Столичная» — это единственные советские продукты, которые котируются на Западе, понял? Это реально символ Советского Союза. Да ты сам попробуй!
И Стива протянул Кирюше граненый стакан с «Пшеничной».
— Глотай!
Кирюша зажмурился, чуть-чуть отхлебнул и закашлялся.
— Я же говорю — параша! А теперь сравни!
Стива свернул завинчивающуюся крышечку со «Столичной», взял другой стакан, плеснул на донышко и протянул Кире.
— Глотай!
— Можно я не буду?
— Глотай!
Кирюша глотнул и опять раскашлялся.
— Ну как?
Кирюша еще покашлял, закусил шпротиной и осипшим голосом сказал:
— Такая же параша.
— Че ты гонишь?!
Стива сам глотнул из кашинского стакана, потом из горлышка своей бутылки и возмущенно заорал:
— Ты гонишь! А вот теперь после «Столичной» быстро пробуй «Пшеничную»!
— Стива, ступай в жопу.
— Быстро!!!
Кирюша глотнул, и теперь действительно пошло совсем худо. Он чуть не блеванул, «Пшеничная» вылилась изо рта обратно в стакан с остатками непрожеванной шпротины.
— Ты че хоть, не блюй! Ну, теперь убедился?!
Кирюша убедился. А Стива посмотрел в кашинский стакан и захохотал:
— Че ты ему в стакан-то наблевал, наспускал, нахаркал, что за свинство, а еще интеллигенцию из себя корчишь!
Испоганенную водку пришлось выплеснуть в форточку, а стакан снова налить доверху. Конечно, «Пшеничной»: пускай Кашин сам свою парашу пьет.
— Стива, а в бутылке же мало осталось, он заметит!
— И что? Ему двести грамм налито, а остальное мочим как хочем!
Кашин вернулся со сковородкой. Стива поставил ее на докрасна раскаленную плиту и стал пристраивать на нее шампур с мясом. Никак не получалось.
— Да хэ с ними, с шампурами! — махнул рукой Кирюша. — Давай так жарить.
Стали жарить так. Мясо сразу же зашипело.
— Под дичь?
— Под дичь.
Под дичь накатили так энергично, что дальше связное повествование не складывается.
Глава одиннадцатая
Просыпаться было страшно и вообразить, но спать тоже больше не получалось. Кирюша открыл глаза и мгновенно пожалел об этом, потому что стало очень дурно. Закрыл обратно, но верно говорят, что обратной дороги нет, и дурно осталось по-прежнему. И во всяком случае, нужно было попить: глотка ссохлась, и щеки изнутри тоже присохли к зубам, а язык — к глотке. Кирюша поднатужился и, не открывая глаз, сел. В этом положении заломило голову. Он снова лег, но попить было надо. Он снова сел и вторично открыл глаза. Из-за полузадернутых занавесок шел резкий болезненный свет.
Во-первых, оказывается, что Кирюша находит себя на полу в кухне и ничего не помнит. Во-вторых, первый приступ дрожи показывает Кирюше, от чего он на самом деле проснулся — от невыносимого холода. Он осторожно повел глазами по сторонам в поисках воды и оной не нашел.
Пошатываясь, он поднялся на ноги, без удивления обнаружил, что закутан в половик, хотя и не помнил… ничего не помнил. Начался второй приступ дрожи, а воды не наблюдалось. Кирюша перекинул волочащийся по полу конец половика через плечо и начал движение куда-нибудь. Больно зашибся о табуретку, та со стуком опрокинулась. Морщась одновременно от боли и отвратительного грохота, Кирюша поднял глаза и увидел, что дверь приоткрыта и в щель летят снежинки. Вот какой урод ее оставил открытой? Еще бы не замерзнуть…
Он оглянулся и — наконец-то! — увидел на плите чайник. Подошел и стал жадно пить ледяную до того, что заломило зубы, воду. Выпил всю. Глотка, кажется, разлепилась. Пальцы нечаянно тоже, и чайник, брякая, покатился по полу.
— Вы достали уже греметь! — послышался сиплый голос.
Кажется, Стивин.
— Стива! — позвал Кирюша тоже совершенно чужим голосом.
— Че?
— Ты, что ли?
— Ты.
Кирюша, которого после выпитой воды с новой силой охватила дрожь, направился на голос.