Закурили.
— Но вот интересно, где же наш Володя Дубинин?
— Да, достаточно интересно.
Тут, когда захорошело, друзья наконец разули глаза и обозрели окрестности. И не порадовались. Беспорядок был. И не простой такой беспорядок, а сугубый, можно сказать даже, — злокачественный.
— Это что?
На полу засохли буроватые капли, причем вели они к выходу.
— Судя по цвету, это одно из трех: или кровь, или говно, или шоколад.
— Давай начнем с самого приятного. Давай думать, что это шоколад.
— Давай. Итак, это шоколад, причем жидкий. Тогда картина преступления мне ясна. Наш Марат Казей просыпается первым, готовит себе утреннюю чашку шоколату, и жадно, не делясь с товарищами, по-свински чавкая, хлебает его, и уходит из дома в неизвестном направлении. Жизнеподобно?
Кирилл пожал плечами.
— Так себе.
— Тоже так думаю. Тогда версия вторая. Это говно. Эту зловонную версию, к сожалению или счастью — не знаю, отметаем сразу.
— Почему?
— Почему? А я тебе скажу почему. Потому что в таком случае картина преступления мне ясна. Марат Казей насрал в музей. Он проснулся, и его прошиб настолько внезапный и длительный понос, что он начал здесь и, не прекращая дристать, побежал на улицу. Но, Кирюша, разве вот эти ровные частые капли похожи на то, о чем мы сейчас пытаемся говорим? Можешь не отвечать. Только представь себе, что бы тут тогда было…
Они представили и зело посмеялись, но когда смех иссяк, Кирюша присел на корточки и вгляделся в капли.
— Из всего перечисленного это, конечно, кровь. Но такой вариант мне не очень по нраву. А если глубоко-преглубоко задуматься — что это может быть еще? Краска?
— Краска. Морилка.
— Что?
— Морилка, что! Не знаешь, что такое морилка?
— Нет.
— Ну ты дубовый. Ну, короче, это такая херь для тонирования дерева.
— Ну пускай это будет краска или морилка.
— А пускай это будет уже кровь!
— Нет, Стива, не пускай.
— Да почему?!
— Посмотри, как часто. От чего это может быть?
— Например, если нос разбит, то так часто и капает. Или живот проткнут.
— Нет, живот не надо… А что все-таки краска?
— Масляная так быстро не сохнет. Может, нитрокраска.
— Только зачем?
— Что зачем?
— Зачем краска? Что красить?
— Да мало ли что! Он напился и решил что-нибудь покрасить! А что мы вообще тут делали? Ты помнишь? Я — нет. Я помню, как печку затопили, дальше не помню. Ты помнишь?
— А знаешь, я помню, — внезапно помрачнел Кирюша.
— Что? — насторожился Стива.
А вспомнил Кирюша то, что Стива вчера с криком «Все по камерам!» гонял их с Олегом по дому, причем топором. Конечно, в шутку, но размахивал топором очень от души и сплеча. Он, Кирюша, вскоре после этого уснул, но, засыпая, слышал шум борьбы и нецензурную брань. И теперь он подозревает, что вчера дело закончилось дракой. И в связи с этим предположение о разбитии носа кажется ему очень жизнеподобным.
— Черт, некрасиво получается!
— Да уж, красивого мало.
— Но только где он?
Кирилл пожал плечами.
— Не знаю. Может, он обиделся и домой уехал. Я бы так и сделал.
— Так то ты… Может, конечно, и так. Только это на него не похоже. Хотя спьяну чего не сделаешь.
— Ну если так, то что делать? Он вернется, или нам удочки сматывать?
— А я знаю?
Вопрос был непростой. Из разряда тех, что без бутылки не разберешься. Они еще выпили, и Стива пришел к единственно правильному решению: не пороть горячку. Что, может быть, Олег жив и здоров, а только заблудился. Что надо затопить печь. Тогда они одним махом убьют кучу зайцев. В доме будет тепло, и заблудившийся Олег найдет их по дыму, и вернется, и они еще выпьют и помирятся.
— Точка! — заорал Кирюша, имея в виду «точно».
— Железяка! — тоже заорал Стива, имея в виду «железно».
Они ударили по рукам, и один из них — теперь уже никто никогда не узнает, кто именно, — отправился на двор.
— Э! — воскликнул этот человек со двора. — А где дрова?
— На траве.
Однако ни фига. На траве ничего не было, кроме инея. Ну, были там кое-какие щепки, немного коры и еще один топор, правда, ржавый и еле держащийся на топорище, а вот дров-то не было в помине.
— Вот ни фига себе! Чем топить-то?
— А пошли искать дрова! Где-нибудь да найдем…
— А пошли!
— И не «пошли», а пойдем!
— А пойдем!
— Только давай сперва накатим, а то замерзнем.
— А накатим!
И они накатили, и Стива закусил хлебцем, а Кирюша залихватски занюхал рукавом.