«Ну, вот он и ответ на наше письмо», — подумал Серников, бережно пряча газету в нагрудный карман. Статья придавала ему уверенности, силы.
В таком вот настроении и с мандатом в кармане отправился он в Московский полк. Сперва караульный не пускал его и хотел вызвать дежурного офицера. Но Серников уговорил его позвать кого-нибудь из полкового комитета. Явившемуся длинному ефрейтору с сердитыми глазами Серников предъявил мандат. Прочитав бумагу и увидев печать Военно-революционного Комитета, ВРК, ефрейтор расплылся в улыбке, протянул широкую ладонь лопатой и сказал:
— Значит, большевик? Дело! Митинг тебе собрать? Это мы живо организуем.
Серников, которого впервые в жизни не обвинили в большевизме, а дружески признали в нем большевика, то есть своего, подумал и ответил:
— Не люблю я митингов. Давай я так пойду по батальонам да ротам, запросто с народом поговорю.
— Вали! — напутствовал его ефрейтор и присовокупил: — Да ты не сомневайся, брат, у нас почти весь полк за большевиков. Не подкачаем.
Серников сразу заметил: обстановка здесь точь-в-точь, как и у него в полку: кто слонялся по коридорам, кто спал, иные читали или пришивали заплаты. Около одного такого солдата Леонтий остановился, невольно глянув на разложенное на койке солдатское имущество. Если бы не неведомо как затесавшаяся сюда коробка из-под конфет с яркой картинкой, изображавшей пышногрудую красавицу, Леонтий мог бы принять все это за свое собственное. И невольно повторил то, что совсем недавно было сказано ему самому:
— Приданое считаешь?
Солдат весело откликнулся:
— А ты сватать, что ли, пришел?
С этого и начался разговор, непринужденный, почти домашний. Постепенно стали подходить солдаты, и, когда их набралось порядочно, Леонтий заговорил о том, что поручено было ему узнать: как относятся солдаты к выводу полков из Петрограда?
Мирная и несколько неторопливая поначалу беседа сразу взорвалась.
— Вона чего придумали! Солдат уберут, а сами что хошь будут делать!..
— За дурней нас считают!
— Никуда не пойдем, окромя как по домам.
И тут Серников решил воспользоваться случаем, чтобы поговорить и о земле.
— Ну, а дома-то что делать будете? — начал он.
— Известно что, — зло откликнулся кто-то из солдат. — Землю делить.
— У нас вот, — продолжал Леонтий, — помещики допродавали свои имения всяким иностранцам.
— И у нас то же самое! — послышались голоса.
— А мы это дело не признаем, чтобы русскую землю чужакам продавать!
— Все одно, придем домой — поделим.
Обрадованный таким поворотом разговора, Серников стал разъяснять все, что сам знал об этих сделках, которые назвал «фигтивными». Рассказал, как вместе с делегацией побывал у самого Керенского и что из этого вышло. Слушали его с интересом. Один молодой солдат, смотревший Серникову прямо в рот, сказал:
— Все это оченно даже верно. Только объясни ты нам, товарищ, что оно такое «фигтивная сделка».
— А очень просто, — без тени сомнения ответил Серников. — Помещик с иностранцем сделают вид, будто один продал, а другой купил поместье, а мужику один фиг достанется. Вот и получается «фигтивная сделка». Да ведь нас, солдат да мужиков, только и делают, что за нос водят, да один фиг вместо земли предоставляют, — продолжал он. — А слыхали, чего об этом самом товарищ Ленин говорит? — И он пересказал, как умел, недавно прочитанную статью в «Рабочем». Заключительные ее слова на всех произвели такое же распаляющее впечатление, как и на самого Леонтия.
Федосеев был доволен отчетом Серникова. Примерно такие же настроения царили и в других полках Петроградского гарнизона. И теперь уже на обычный вопрос Серникова «Когда же?», Федосеев не ответил неопределенным «Дай срок», а покрутил один рыжий ус, потом другой и прогудел:
— Думаю так, что скоро. А тебе, — добавил он неожиданно, — обратно задание: красногвардейцев обучать. Потому как у них, понимаешь, пылу много, а с какой стороны за винтовку взяться — не знают.