Медведица ступала неспешной, сытой поступью. Аккуратная, обтекаемой формы голова ее на длинной мощной шее равномерно покачивалась из стороны в сторону. Так, не останавливаясь, она могла пройти многие десятки километров. Рядом семенил ее медвежонок. Иногда он с веселым рявканьем бросался к торосам, вскарабкивался на вершину и катился оттуда на заду, крепко упершись в снежный наст расставленными передними лапами. Если торос был очень высок, а спуск крут, мать подбегала к подножию и ловила детеныша лапами. Дурашливый медвежонок, набрав большую скорость, мог расшибиться или распороть себе брюхо об острые льдины, торчавшие повсюду на пути. После особенно рискованных трюков она наказывала несмышленыша: ударяла его лапой по морде с такой силой, что медвежонок с визгом отлетал в сторону; если рядом были разводья, хватала его лапой и окунала головой в воду. Некоторое время он обиженно плелся за матерью, шипел на громадные, как тумбы, задние ноги, потом, облюбовав очередной торос, мгновенно забывал побои и с радостным рявканьем прыгал к нему в сугробах, подбрасывая округлый зад. Мать останавливалась и, любуясь им, провожала его грустными глазами. Она помнила, помнила тот ужасный весенний шторм, когда погиб второй ее детеныш, раздавленный вздыбившимися льдинами…
Звери были сытые, отдохнувшие. Вчерашним вечером они отменно поужинали жирной нерпой, которую съели целиком, даже со шкурой. Желудки белых медведей подобны жерновам: все перетрут, все переварят. Затем они спали до позднего утра; чтобы детенышу не было холодно, мать обхватила его ляжками. В полудреме тот изредка отыскивал губами теплый сосок и, чмокая от удовольствия, пил тягучее, крепко пахнущее рыбьим жиром молоко.
Опыт подсказывал медведице, что ощущение сытости быстро проходит, что разумнее не ожидать голодных спазм, а начать охотусейчас, немедленно. Лучше впрок добыть себе пищу. Этой премудрости ее научила Арктика. Она испытала на собственной шкуре, что значит бродить во льдах с пустым желудком по полторы недели кряду. Поэтому медведица иногда рывком поднималась на задние лапы и подолгу крутила головою, нюхая расширенными ноздрями воздух. Чутье у зверя превосходное, терпкие запахи он улавливает за десять - двенадцать миль. Изредка медведица забиралась на высокий торос и с возвышения обозревала окрестности. Природа наделила ее неплохим зрением, темневшего на снегу тюленя она различит за версту. Полярная ночь для глаз не помеха: белый медведь, подобно сове, видит и в темноте.
Медвежонок во всем подражал матери. Он тоже поднимался на задние лапы и жадно нюхал воздух. Правда, подолгу так стоять на неокрепших еще лапах не мог, поэтому садился, а игольчато-колючий воздух, с разгону ворвавшийся в носоглотку, вызывал отчаянные приступы кашля и чихания. Да и стоять на вершине тороса, таращить глаза казалось ему занятием скучным и неинтересным. Поэтому, пока родительница высматривала добычу, он раз пять успевал скатиться вниз и вскарабкаться обратно. Куда как забавнее!
Однажды, когда медведица нюхала воздух, стоя на задних лапах, чуткий нос ее уловил слабенькую струйку очень знакомого запаха. Она пошла на этот запах, высоко задрав морду и беспрестанно поводя черным, как начищенное голенище, носом. Струйка становилась явственнее, крепче. Медведица остановилась возле занесенного тороса и принялась разбрасывать огромный сугроб. Детеныш с радостью помогал ей, воспринимая это как интересную игру.
Глубоко в сугробе, свернувшись крутым калачиком» лежал медвежонок. Он не шевелился, не открывал глаз - казалось, замерз. Медведица зубами вытащила его наружу. Ее детеныш с опаской приблизился к своему сверстнику, дотронулся до него лапой, вопросительно взглянул на мать. Она неспешно обнюхала неожиданную находку.