Наконец настал день отъезда пастуха в табун. Стоящий неподалеку на вертодроме «МИ-4» долго загружали ящиками с продуктами, мешками с мукой.
Закончив с погрузкой, бригадир, в зимней, расшитой золотом кухлянке, лисьей шапке и высоких зимних торбасах, направился к Пирату. В одной руке старик держал кость с остатками мяса, в другой - большой кусок свернутой рыболовной сети. Он присел на корточки, не доходя трех метров до пса, и сказал:
- Ты умная сопака, люпис своехо хосяина. Но Костька-хеолох не мох веять тепя томой, у нехо там осень хлупые сосети. Он потарил тепя мне. Теперь ты путес сить в тапуне. Сейсяс мы полетим с топой в тапун.
С последней фразой Чейвын ловко накинул на Пирата сеть. Пес покатился по снегу и опутал себя капроновой сетью так крепко, что пастух безбоязненно подошел к нему. Он накинул на морду Пирата кожаный ремешок, стянул собачьи челюсти. Затем взвалил живую ношу на плечо и отнес ее в багажное отделение вертолета.
Вскоре «МИ-4» был в воздухе. Два часа летела машина к табуну, и все это время плененный сетью Пират бился раненой птицей, норовил разорвать крепкие капроновые ячейки.
… Вертолет приземлился на большой таежной поляне. Чейвын вынес Пирата и положил на снег. Пастухи, шесть человек, низкорослые и проворные, в меховых одеждах, все как бы на одно лицо, быстро выгрузили ящики и мешки. Машина взлетела, вздыбив снежный буран. Когда буран осел, темнолицые узкоглазые люди, стряхивая с кухлянок искрящуюся снежную пыль, склонились над Пиратом.
- Ну трастуй, сопака! - сказал один.
- Не сопака, а рысая лиса. Охневка! - сказал другой.
- Сереть коротка. Плохо, отнако. Мерснуть путет сопака,- вставил третий.
В пастушеской бригаде были якуты, чукчи и эвенки. Эти народности, издревле разделенные громадными расстояниями, не схожи языками. Поэтому пастухи объяснялись на ломаном, вернее сюсюкающем русском. Такое произношение русского языка свойственно всем народностям Крайнего Севера.
Чейвын подробно рассказал своим подчиненным историю Пирата. Потом, схватив пса за обрывок поводка, освободил его от сети, сдернул кожаный ремешок, стягивавший челюсти.
Пират прикинулся послушной, покорной собакой. Его плотной стеною окружали люди, и проломить эту стену было невозможно; кроме того, Чейвын намотал на рукавицу поводок. Пес даже разрешил потрепать себя по загривку.
Когда его повели к островерхому чуму, обтянутому прокопченными шкурами, и в живой стене образовался провал, Пират так рванулся на поводке, что легонький Чейвын повалился на снег. Рукавица, на которую был намотан поводок, скользнула с ладони. Кто-то тотчас бросился на собаку сзади, придавил тяжестью тела. Пират изогнулся дугою, рванул ногу, обтянутую оленьим торбасом; человек вскрикнул и на четвереньках отполз в сторону. Путь к бегству преградил другой пастух. Расставив руки, приседая, он шел на собаку. И сзади, и справа, и слева на него наступали люди, точно так же расставив руки и пружинисто приседая. Медлить было нельзя. Пират с разгону прыгнул на пастуха, ударом головы в грудь повалил на снег и перескочил его. Дальше стояли ряды нарт: тяжелых, грузовых, и маленьких, предназначенных для каюров. Длинным прыжком пес перемахнул их, обогнул островерхий прокопченный чум и скрылся в тайге. В бригаде начался переполох. Пастухи с криком бросились вдогонку. Беспокойство пастухов вызвало не само бегство Пирата, а то, что пес мог напугать, взбудоражить табун. Совхозные олени, ведущие полудикий образ существования, пугливы чрезвычайно. Поэтому пастухи побежали не за собакой, а к основному табуну, находившемуся в долинке, затем сделали крюк и заставили Пирата резко свернуть в сторону.
Пес увязал в глубоком снегу и бежал долго. Крики людей затихли. Он то и дело вспугивал небольшие группки оленей. Животные с хорканьем оставляли облюбованный для пастбища клочок тайги с взрыхленными лунками на снегу и, как по команде, срывались с места.
Пират устал, хватал языком снег. Ему все труднее было продвигаться в сугробах. Наконец он остановился, чутко прислушался: не слышно ли погони? Нет, не слышно. Пес покрутил головою. Куда бежать дальше? Бежать было некуда. Он понимал, что аэродром, взлетная полоса, самолеты находились где-то очень и очень далеко и что отыскать их невозможно. Кроме того, он понял еще одну вещь: без людей в зимней тайге он погибнет от мороза в своей легкой шкуре. И тогда Пират сел в снег, вытянул шею и длинно, по-волчьи завыл, как бы выплескивая наружу все свое отчаяние.
Поздно вечером в пастушеском чуме горел камелек. В большом чугуне, подвешенном над пламенем, варилось мясо молодого олешка. Дым и чад уходили в круглое отверстие наверху. Потрескивали, покрывались мелкой сеткой морщин булыжники, кольцом опоясавшие пламя. Раскаленные камни долго сохраняют тепло, и когда ночью огонь потухнет, в чуме не будет холода.