В то время, когда несчастный Густав томился скукою в пустынном Угличе, Борис приискал своей дочери другого жениха. Это был брат датского короля, Христиана, Иоанн, двадцатилетний юноша, веселого и любезного нрава. Король Христиан, надеясь с помощью могущественного царя московского торжествовать над всегдашними своими неприятелями, шведами, охотно отпустил герцога Иоанна в Россию. Его встретили и провожали еще с большим почетом, нежели Густава. Молодой герцог въехал в Россию со стороны города Нарвы, по реке Нарове, в сопровождении датских послов и многочисленной свиты. Его везли к Москве медленно, делая не более 30 верст в сутки; останавливались в поле под великолепными шатрами, тешили королевича охотою по берегам красивых рек и по лесам. Герцогу нравилась эта прогулка по местам, мало населенным и обильным всякого рода птицами и зверями [27]. Он радовался открытию обширной, плодоносной и богатой живописными видами страны, о которой наслышался, как о каком-то мрачном царстве вечного холода [28]; видел в русских боярах и дьяках людей приветливых, толковых и обходился с ними ласково и почтительно, не по их мере. Бояре дивовались и гордились, что он против них вставал и здоровался, снявши шляпу; доносили с дороги царю, что делает, что говорит королевич Яган (Иоанн), описывали его немецкий наряд [29] и не могли нахвалиться веселым и добродушным его нравом. Несколько раз встречали королевича Ягана царские слуги с новыми и новыми подарками. В Москве гудел огромный кремлевский колокол, пока он проезжал через город. Отдохнув несколько дней в отведенном ему доме, королевич Яган представился Борису, видимо очаровал его и наружностью, и поведением своим, обедал в Грановитой Палате об руку с царем — честь, недоступная никому, кроме царских детей — и наконец посватался, или лучше сказать посватан за прелестную Ксению. Подаркам от царя и царевича не было цены. Невесты однакож, по тогдашним обычаям, королевичу не показали. Он мог увидеть ее только во время обручения. Приступая к такому важному делу, Борис отправился в Троицкий поход [30] молиться об успехе его; но, возвратясь в Москву, нашел веселого и цветущего королевича Ягана на смертном одре. Никакие усилия врачей не могли остановить внезапно схватившей его горячки: жених Ксении умер через месяц после сватовства своего. Борис был сильно поражен этим ударом и, набожный при всей испорченности сердца, страдал тем более, что считал это небесною карою за разрушение счастья стольких семейств, за лишение жизни стольких людей, по подозрению в злоумышленности. Что же, еслиб он знал еще, что летописцы назовут его пред потомством убийцею жениха его дочери! [31] Но, может быть, он и знал это, ибо летописцы повторили только молву народную, а народная молва отзывалась во дворце эхом, посредством бесчисленных шпионов царских.
27
Маржерет, стр. 13, 14, пишет: «Вы найдете (в России) всякого рода дичь и животных, как и во Франции, исключая кабанов. Ланей и диких коз довольно в восточных и южных областях; лосей множество во всей России (самые большие лоси находились в лесах близ Ростова, Вычегды, Новогорода, Мурома и Перми. Карамз. X, 144); кролики весьма редки; фазанов, куропаток, дроздов серых и черных, перепелок, жаворонков весьма много, кроме бесчисленного количества другой дичи, исключая бекасов, коих мало видно. В августе и сентябре бывает много журавлей, лебедей, гусей и диких уток; из аистов я видел зимою только одного совершенно черного. Плотоядные животные суть: медведи белые и черные, — их очень много; лисицы, коих пять родов, и волки, звери обыкновенные по обширности лесов, весьма вредные для домашнего скота. (Лизек, секретарь цесарского посла, бывшего в Москве в 1675 году, уверяет, что дорога от Смоленска до Москвы была весьма опасна от множества волков, которые из темного, беспрерывного леса бросались на путешественников. Relatio.... strictim resensita per Ad. Lyseck, 1676, сар. VII, в Сказ. Совр. о Дим. Сам., III, пр. 18.) Сверх того во всякое время попадаются соколы, ястребы и другие хищные птицы. Реки изобилуют такою вкусною, разнообразною рыбою, что подобного богатства нет во всей Европе» и пр.
28
Не упоминая о других, более известных рассказах о мнимых ужасах природы в России, приведу слова французского путешественника Гильберта де Лянной, который посещал в начале XV века Новгород и Псков, «чтоб видеть свет». Он говорит, мешая обыкновенное с небывалым и называя все чудесами: что «когда ехал через лес, слышен был треск деревьев, которые от холоду кололись и распадались от вершины до корня. Груды конского навозу отскакивали от мерзлой земли вверх; а когда заснешь ночью в этой пустыне, то утром найдешь бороду, брови и веки омерзлые от дыхания и все во льду, так что проснувшись едва можно открыть глаза. Еще иное чудо холода видел я долго: глиняный горшок, полный воды и мяса, приставленный к огню, с одной стороны кипел, а с другой обмерзал льдом.» Вслед за тем он удивляется, что мокрые серебряные чашки примерзли к его пальцам и, когда он сложил две вместе, так они смерзлись от холоду. Voyages et Ambass de m. Guilbert de Lannoy, 1399-1450. Мильтон (A brief History of Moscovia) уже во второй половине XVII века, говорит почти то же: «В Московии так холодно зимою, что полено дров, положенное в огонь, с одной стороны пылает, а с другой обмерзает.»
29
«Платьицо, государь, на нем было атлас ал, делано с конютелью по-немецки; шляпка пуховая; на ней круживца, делано золото да серебро с конютелью; чулочки шелк ал, а башмачки сафьян синь.» В другом месте: «А платьицо на нем в то время было атлас желт с круживцом, шапочка вашего государского жалованья, третьего наряду, бархат синь, низана жемчугом окол соболей, чулочки шелк желт.» В Датских Делах, отписки Салтыкова и Власьева о Герцоге Иоанне, Карамз. XI, пр. 60.
31
В Никон. лет. «Дойде же до царя Бориса, что его (Иоанна) любят всею землею; он же яростию наполнился и зависти, и чаяше того, что по смерти моей не посадят сына моего на царство, и начат королевича не любити и не пощади дочери своей, и повеле Семену Годунову, как бы над ним промыслити... Королевич же впаде в болезнь и посла по дохтуров; дохтуры же быша у того боярина Семена в приказе... и возвестиша Семену, яко можна ему пособити; он же на них свирепым оком зряше, и ничего не проглаголаше; они же то видяху, яко не годно бысть, королевич же и умре.»