Оживленную полемику между учеными вызвало единодушное утверждение индийских источников, что Гунадхья написал «Великий сказ» на языке пайшачи. На таком языке не сохранилось ни одного другого произведения древнеиндийской литературы, и к тому же само его название — «пайшачи» казалось по меньшей мере странным. Дело в том, что «пайшачи» буквально значит «принадлежащий пишачам», а пишачами, согласно индийской мифологии, были злобные и наиболее презираемые демоны. По вполне понятным соображениям, само существование такого языка, не говоря уж о том, что на нем мог быть написан «Великий сказ», признавалось исследователями сомнительным и малоправдоподобным. Однако вопреки всем сомнениям обнаружилось, что грамматик XII в. Хемачандра не только описал его в числе иных среднеиндийских народных языков, пракритов, в своей грамматике, но привел даже несколько образцов из него. Пользуясь этими образцами, ученые локализовали пайшачи как один из диалектов Северо-Западной Индии, и тогда возник вопрос, почему Гунадхья воспользовался именно этим диалектом и откуда произошло его необычное название, имевшее явно уничижительный оттенок. Что касается названия, то вполне вероятно, что оно обязано своим возникновением противопоставлению «варварских» разговорных языков литературному языку образованного общества — санскриту и появилось сравнительно поздно. Во времена Гунадхьи, а особенно в государстве Сатаваханов, где пракриты играли полноправную роль в литературном обиходе[6], такого противопоставления еще не было. И не случайно, что для своего произведения, зиждящегося на фольклорной основе, Гунадхья прибег к одному из них. Менее понятно, почему его выбор пал на северо-западный диалект, а не на один из диалектов Декана, но для объяснения этого обстоятельства нам необходимо бы было больше знать и о личности Гунадхьн, и о распространении самого пайшачи. А пока приходится довольствоваться косвенным объяснением легенды о Гунадхье, по которой он был вынужден принять на себя обет не пользоваться ни санскритом, ни одним из местных наречий.
Наконец, еще одной из загадок «Великого сказа» является проблема его формы. Сомадева и Кшемендра сообщают, что «Великпй сказ» был составлен в стихах, и даже указывают его объем: 700 тыс. шлок, из которых 600 тыс. были якобы уничтожены уже самим Гунадхьей. Но вопреки им Дандин, автор санскритского трактата по поэтике начала VII в., недвусмысленно утверждает, что «Великпй сказ» был написан прозой. По всей видимости, Сомадева и Кшемендра имели дело уже не с оригиналом «Великого сказа», а с его более поздней версифицированной рецензией, созданной в Кашмире. Этим, в частности, можно объяснить большое внутреннее сходство их произведений и, наоборот, общие существенные отличия их версий «Великого сказа» от непальской версии Будхасвамина. Дандин же, живший по крайней мере четырьмя с ноловиной столетиями раньше Кшемендры и Сомадевьт, располагал, вероятно, подлинным текстом Гунадхьи, и поэтому его свидетельство представляется более достоверным и ценным.
Дандин относит творение Гунадхьи к повествовательному жанру катха (букв. «сказ»). Именно в этом жанре были написаны в VII в. романы «Васавадатта» Субандху и «Надамбари» Баны, авторы которых ссылались на Гунадхыо как на своего великого предшественника. Сюжет катха, в соответствии с требованиями поэтик, представлял собой вымышленную любовную историю. В этот сюжет, как в своего рода рамку, вставлялись разнообразные вводные истории, а прозаическое повествование изредка оживлялось метрическими отрывками.
Если сопоставить изложенные в поэтиках и засвидетельствованные романами Баны и Субандху особенности жанра катха с содержанием дошедших до нас переделок «Великого сказа», то можно получить некоторое представление об его облике. Произведение Гунадхьи было, по всей вероятности, первым образцом санскритского романа. Его сюжет составляло повествование о царевиче Нараваханадатте, который разыскивает похищенную у него невесту Маданаманджуку и к концу повествования становится повелителем видьядхар, полубожественных существ, живущих в воздушном пространстве, а также на вершинах гор. Гунадхья разнообразил этот сюжет рассказами о многочисленных приключениях Нараваханадатты, главным образом любовного характера, и вставил в него десятки сказочных и реальных, назидательных и просто развлекательных, серьезных и остроумных историй о богах, демонах, царях, мошенниках, гетерах, воинах, купцах, монахах и т. д. и т. п. Одни из этих историй рассказывает сам Нараваханадатта, другие он выслушивает от своих друзей и недругов, третьи приводятся в качестве иллюстраций к событиям его жизни или жизни иных героев книги. Часть этих историй была придумана самим Гунадхьей, но, вероятно, подавляющее большинство их было заимствовано им из фольклора народов, населяющих Индию, а затем обработано. По всей видимости, в первую очередь именно эти вставные истории принесли «Великому сказу» славу «сокровищницы сюжетов» и позволили последующим писателям в обилии черпать из него материал для своих произведений.
6
Так, одним из Сатаваханов, царем Халой, был создан на пракрите махараштри один из лучших сборников индийской лирической поэзии —