Геомар Георгиевич Куликов
Повесть о Демидке и медной копейке
Историческая повесть
Рисунки С. Монахова
Испугались!
Кузница стоит на краю деревни, подальше от других домов. Оно и понятно. В кузне огонь. Искры летят. Днём, на солнышке, их не видно. А сядет на соломенную крышу — не миновать беды.
Из деревни слышно, как разговаривают два молота.
«Дон!» — громким голосом говорит один.
«Дин!» — отзывается потише другой.
И все знают, работают в кузне два мастера — Ивашка Мартынов и его сын Демидка.
По правде сказать, Демидка ещё не настоящий мастер. И не почему-нибудь. Просто мал годами.
Надо достать до наковальни — Демидка тащит чурбак. А помощник Демидка — хоть куда.
«Э-эх!» — грохнул отец большим молотом по наковальне.
«Э-эх!» — на наковальню опустился Демидкин молоток.
— Дядь Иван, а дядь Иван… — В дверях соседская девчонка Варька.
— Чего надо? — спросил отец.
— Тебя староста Сыч кличет.
— Зачем? — сдвинул брови отец.
— Всех сгоняют. Боярский пруд чистить. За тобой послал. Велел, чтоб не мешкая шёл.
Демидка видел: аж почернел отец.
— Скажи, я положенное отработал на боярина.
У Варьки глаза округлились.
— Ой, дядь Иван, шёл бы ты лучше. Сыч пьяный. Лютует — страсть! Что не по нём — плёткой.
Отец поднял молот, и зазвенела жалобно наковальня.
— Поняла? — крикнул Демидка и тоже что было сил стукнул по раскалённому железу.
Трепыхнулся испуганно подол Варькиного платья. Убежала.
Весело стало Демидке. Во какой у него отец! Самому Сычу перечит!
И снова заговорили молотки, будто сердито заспорили с кем-то:
«Дон! Дин!»
«Дон! Дин!»
Скоро у Демидки пот в три ручья. Еле поспевает за отцом. А тот словно и не замечает, что Демидка бьёт по наковальне из последних сил. Потом-таки опустил молот:
— Отдохни!
— Вместе… — едва выговорил Демидка.
— Ладно, — согласился отец, вышел вон из кузни и кинулся на землю в тени под берёзой.
Лёг рядом и Демидка.
— Тять, а ты бы пожаловался боярину… На Сыча-то…
— Далеко боярин… — вздохнул отец.
— А чего он здесь не живёт? — Демидка повернулся на бок и поглядел туда, где из-за густого сада виднелись добротные строения боярской усадьбы. — Я б, кабы был боярином, из таких хором сроду не уехал…
Отец улыбнулся:
— Да у него таких хором — не счесть. Редко кто из бояр побогаче найдётся…
Демидка затих. Отец объяснял не раз. Деревня, луга, поля, лес, синеющий вдалеке, речка, бегущая под косогором за кузней, — всё, что видел Демидка, принадлежало боярину Гавриле Романовичу. И земля, на которой лежал животом Демидка, тоже была боярская. И даже Демидкин живот, если разобраться, был наполовину боярский, потому что Демидка, его отец, все, кто жил в их деревне и во многих других деревнях, тоже принадлежали боярину Гавриле Романовичу…
Задумался Демидка. А поднял глаза — от деревни к кузне скачут двое. Пригляделся — глухо застучало сердце. Впереди, помахивая плёткой, — Сыч. За ним — Евлампий, первый Сычов помощник.
— Гляди, тятя!
А отец увидел и сам. Заходили на скулах желваки. Неторопливо, будто нехотя, встал.
Сыч возле кузни осадил лошадь и, уставившись на Демидкиного отца неморгучими глазами, тихо спросил:
— Стало быть, работать не хочешь?
— Боярскую службу несу исправно, — ответил отец.
Сыч, будто не слыша, спросил погромче:
— Стало быть, боярское слово тебе не указ?
— Боярского слова не знаю…
— Стало быть, бунтовать?! — закричал Сыч и со всего маху хлестанул отца ремённой витой плетью.
Демидка ахнул. А отец стоял, будто не понял. Только красная полоса вздулась поперёк левой щеки.
Сыч снова поднял руку с плёткой. Демидка зажмурился. Открыл глаза: идёт отец медленно прямо на Сыча — в руках тяжёлый железный брус, а Сыч вместе с лошадью пятится назад.
Дальше — ещё чудней. Повернул Сыч лошадь и — вскачь от кузни. За ним рысцой Евлампий.
— Испугались! — засмеялся от счастья Демидка и захлопал в ладоши. — Как ты его, тять, а?
А отец смотрит хмуро, словно и не прогнал страшного Сыча.
— Больно небось? — спросил Демидка.
Отец потрогал щёку:
— Заживёт. Другое худо — на старосту руку поднял.
— Так ведь не ударил.
— Всё одно. Не простит… Ну да ладно. Чему быть, того не миновать. Пошли в кузню.
И снова заговорили молотки. Только невесело. Словно жаловались друг другу, Или советовались: «Как же теперь быть?»