И тут прыгнул Филипп на палку, что Фролке в ноги сунул. Дёрнулся кузнец, захрипел от нестерпимой боли — выскочили из суставов руки.
— Скажешь ли? — спросил боярин.
— Рад бы сказать… — выдавил из себя с трудом Фролка, — да нечего… Не могу взять грех на душу, невинных оклеветать…
— С богом! — приказал Илья Данилович.
Взмахнул палач плетью — кровь с Фролкиной спины брызнула.
Закричал Фролка:
— Убей, боярин, до смерти! Не мучай!
Ответил не торопясь Илья Данилович:
— Убить — не велика хитрость. Прежде сообщников назови…
К соседу своему, тоже человеку, должно быть, важному, обернулся:
— А я-то думаю, откуда государевыми чеканами битых столько монет ходит…
И палачу:
— С богом, Филиппушка!
Дёрнулся на верёвке Фролка:
— Пощади, боярин!
Замахнулся плетью палач.
Ударить не успел. Повис на его руке Демидка.
Все, кто в застенке был, глаза вытаращили. Палач от неожиданности кнут опустил. А Демидка в ноги боярину:
— Прости его, Илья Данилович, Христом-богом прошу…
Гневом налилось лицо боярина. Однако покосился на соседа, сказал:
— Холоп мой, мальчонка. Вишь, впервой заплечных дел мастеров увидел — разжалобился.
К Демидке повернулся:
— От фальшивых монетчиков народу разорение, государевой казне убыток. Поди прочь!
На Фролку глядеть — у Демидки сердце разрывается. Обхватил боярские ноги:
— Не будет больше!
Илья Данилович оттолкнул сердито:
— Вон пошёл!
Закричал Демидка в беспамятстве:
— Отпусти! Не то тебе хуже будет!
Стукнул боярин посохом об каменный пол:
— Аггей, забери щенка!
Бьётся Демидка в Аггеевых руках, кричит:
— А про тебя знаешь что по всей Москве говорят! Сам же вчера…
Не успел выговорить. Последнее, что увидел, — Аггеев волосатый кулак.
Очнулся — руки скручены назад. В голове, словно колокол церковный, гудит. Шеей не двинуть — больно.
Скосил глаза — напротив стена бревенчатая. На ней конская сбруя, хомуты развешаны. Признал — то ж каморка на боярской конюшне.
Плакать — слёз нет. Лежит Демидка и думает: отчего так получается? Вовсе ни за что тятька его пропал. Фролкина вина — смертью ему, видать, обернётся. А боярину Милославскому те же дела с рук сходят.
Вздохнул: царь того не знает. Кабы сказать — худо пришлось вору-боярину.
Стал мечтать Демидка.
Пойдёт он к царю Алексею Михайловичу. Мимо бояр, что к царю народ не допускают, мышью прошмыгнёт.
Выслушает его царь, велит: «Позвать сюда тотчас боярина Милославского на мой суд за такие его преступные дела…»
Недоглядел Демидка расправы над вороватым и жестоким боярином. Не успел: загремел засов, которым была заперта дверь каморки.
Сжался Демидка в комок.
Горой над ним — боярин Илья Данилович. За ним — Аггеева красная рожа.
Ткнул боярин Демидку посохом:
— О спасении души молись, гадёныш! — Приказал Аггею: — Исполняй!
И вышел.
Пусто и тоскливо сделалось разом у Демидки на душе. В Аггеевых глазах увидел — не выйти отсюда живым.
— Дождался, собачий сын!
Свистнул тонко кнут — поплыл у Демидки перед глазами красный туман. Сноровистая рука у Аггея, привычная. Здоровых мужиков запарывал насмерть…
Демидка, чтоб не кричать, губы закусил. Второго удара ждёт.
Скрипнула дверь, знакомый голос сказал:.
— Погоди, Аггей!
Поднял Демидка голову — бабка Анфиса на пороге.
Аггей зубы оскалил:
— Плетей захотелось?!
У бабки Анфисы лицо твёрдое, чужое. Глаза смотрят строго.
— Не пугай! Стара я, чтоб смерти бояться. Слушай-ка лучше моё слово…
Выбраниться хотел Аггей, бабка Анфиса руку подняла, остановила:
— Мальчонку пальцем больше не тронешь. Положишь в мешок и вынесешь с боярского двора, куда велю. Боярину, вернёшься, скажешь: сделал всё, как велено было…
Красное лицо Аггеево свекольным цветом залилось:
— Спятила, мне такое предлагаешь?!
— Гляди, чай, у тебя тоже не две головы. Мальчонку загубишь — будет известно боярину про твои дела.
— Про мои дела боярин не хуже тебя знает.
— Не про все. А как про иные догадается — висеть тебе с братьями на одном суку. Боярин, вишь ты, других обмануть не прочь. А когда его добро воруют — страсть ему это не по нраву…
Опустил голову Аггей. Подумал. Плеть в угол швырнул.
— Придёт пора, сочтёмся…
Душно Демидке в мешке, неудобно. От Аггеевой спины едким потом пахнет. Однако и не то претерпел бы безропотно.
От неминучей погибели вызволила его бабка Анфиса.
— Здесь! — услышал её голос.