работал; мост почти готовый
простёрся поперёк реки.
Огромные грузовики
к шоссе стремились по дороге
просёлочной; старик убогий
на постаменте, в пиджаке,
с бородкой, с кепкою в руке,
другую руку в даль воздевший,
стоял в кустах обронзовевший.
(Его наш Люцифер знавал
ещё живым и наблюдал
за искушённым Просвещеньем
с улыбкою и отрешеньем
китайца древнего, хотя
случалось, что он не шутя
им восхищался…)
Так же были
ему видны сквозь клубы пыли
многоэтажные дома,
напоминавшие тома
старинных фолиантов; нити
электропередач; скопитель
всех нечистот, крутой овраг
и много прочего, что так
или иначе нам знакомо…
Уже давно себя как дома
герой наш чувствовал в местах
таких. И главное, он страх
как был доволен той бурлящей,
кипучей жизнью ради вящей
грядущей жизни. Он летал
и с наслажденьем наблюдал
за изменённою структурой
сознания – архитектурой
биенье мысли поверял
наш Демон, - где преобладал
дух самомненья и корысти;
но Люцифер, устав от истин
метафизических, был рад
сменить затейливый наряд
пророка на рубаху клерка.
Он говорил: «Иная мерка
нужна с людьми. Они детей
напоминают мне. Затей
Божественных не чтя уж годы,
они дорвались до свободы
и куролесят от души,
хотя плоды нехороши».
Так с каждым разом убеждая
себя всё более, что рая
уж не найти нигде, а здесь
хотя бы деятельность есть,
наш Демон поспешил решиться
в Москве отныне поселиться…
4
Но почему в Москве, а не
в Париже? Что в ней Сатане?
Да ничего… Он мог в Париже,
Берлине, Лондоне иль ниже
по карте: Риме иль в Крыму
селиться, но давно ему
в Москве девица приглянулась,
которая раз улыбнулась,
когда он, мрачный властелин,
у телевизора один
ночь коротал и беспокойство
души и нервное расстройство
глушил «Останкиным». Она
чего-то пела там, а на
столе у Люцифера
стояли вскрытая мадера,
бокал старинный, что вином
наполнен был. Как раз он сном
уже забылся, но внезапно
его сознанье поэтапно
включилось в жизнь, и он узрел,
что голос, что так сладко пел,
принадлежал особе милой,
к которой он с внезапной силой
проникся теплотой и вдруг
тупой, бессмысленный испуг,
что в сердце жил, его оставил,
и Люцифер себя поздравил
с влюбленностью. А дева та,
была не столько красота,
сколь обаянье, утончённость
богемной жизни и включенность
в жизнь сексуальную. Хотя
в ней было что-то от дитя.
С минуту он глядел с улыбкой
на девушку, любовью зыбкой
приятно изумлён, как вдруг
её глаза, окинув круг,
проникновенно так, со смыслом,
взглянули на него, и вышло,
что улыбнулася она
только ему. О, Сатана
с тех пор уже не сомневался,
что сей привет предназначался
только ему. Хотя о нём
откуда знать-то ей? Живем
мы, слава Богу, в мире формул,
закономерностей и норму
в посредственности находить
давно уж стали. Где тут быть
из рамок выходящим взглядам?..
Не станем же и мы нарядом
мистическим приукрашать
решенье Демона. Видать,
он просто не совсем был в курсе
дел на Земле и слишком дулся,
воображая, что о нём
все помнили, если не днём,
то ночью точно, - ведь он тьмою
заведовал…
И вот, - не скрою –
собой довольный, - Демон наш
певицу взял на карандаш,
как говорится. И всё чаще
стал посещать леса и чащи
вблизи Москвы, да и в Москву
стал прилетать, хотя главу
его с ума сводили звуки
столь резкие, что Демон руки
заламывал. Но все же в нём
решенье вызрело и днём,
мной упомянутым, решился
наш Демон и в Москву спустился…
5
В Москве же в этот день погиб
один поэт. Сей мрачный тип
ценою самоистребленья
писал свои стихотворенья.
Поэт пожил бы дольше, но
сгубили муза и вино.
Он одинок был и о смерти
не знал никто. Хотите верьте,
хотите нет, но Демон наш
решил занять его шалаш,
его хибару, его хату,
его квартиру. Долг солдату
из армии поэтов Чёрт
отдал что надо, первый сорт, -
похоронил его в канаве,
по-христиански; и уж вправе
почёл о нём забыть герой.
К тому же давний геморрой
опять открылся. Но в аптечке
покойника нашлися свечки,
и Демон занялся собой,
доволен новою судьбой…
6
На Пушкинской есть дом старинный.
В нём окна в переулок длинный
выходят. Там есть два окна,
в которые наш Сатана
заглядывал, когда темнело
на улице, и то и дело
смущался, потому что там
жила Тамара, что уж нам
знакома как певица. Демон
прозрачным мог быть и летел он
бесшумно, но невольный стыд
ему мешал и на гранит
карниза часто он главою
горячей припадал, и двое,
что были в комнате, тогда
слыхали вздох и выдох: «Да»…
7
Тамара замужем два года
уж как была. Её свобода
сим обстоятельством никак
не ограничивалась. Так
заведено нередко ныне
в семье, где мужа от гордыни
излечивает вмиг жена:
«Не заходи, я не одна».
Но это шутка. Хотя доля
в ней истины большая. Воля
жены для многих из мужей
почти что заповедь, хоть ей
порою хочется такого…
Но мы вернёмся, чтобы снова
в окошко наше подсмотреть,
за Люцифером вслед, где петь
уж начала Тамара, лёжа
в кровати. Муж её, что тоже
певцом известным был, уж спал
без задних ног. Тут прошептал
наш Демон потихоньку: «Дева,
взгляни сюда, взгляни налево,
твой друг явился, он не трус…»
И в сердце женщины искус
закрался вдруг. Она вскочила
с кровати, будто чья-то сила
её к окну толкнула; там
окно уж было пополам
открыто, потому Тамара
наружу выглянула, жара
внезапного почти стыдясь;
но никого. Ларёк, светясь,
стоял внизу, но в отдаленье.
Всё тихо. Ночь. В оцепененье