Предложение ошеломило и обрадовало Сему, но он решил не подавать виду. Вспомнив, что говорят в таких случаях взрослые, Сема деловито спросил:
— Короче, сколько я буду с этого иметь?
— Сколько? — Герш сдвинул на затылок картуз. — Сколько — ты хочешь знать? Одну пятую с дневного оборота! Если я развезу десять ведер — два все равно как у тебя в кармане.
— А что это значит на деньги?
— Два ведра — это уже копейка!
Сема быстро прикинул: два ведра — копейка, двадцать ведер — десять копеек. В месяц это триста копеек. Триста копеек — три рубля. Три рубля на земле не валяются!
— Хорошо, я согласен.
Утром, ничего не сказав дома, Сема побежал к своему компаньону. Герш пил чай из блюдечка, крупные капли пота выступили на его высоком лбу.
— Ты уже пришел? В добрый час!
— В добрый час!
— Иди во двор. Надо напоить коня, поскоблить и запрячь.
Семе не очень понравилось такое начало, но он промолчал.
Сразу ж нельзя стать вторым хозяином. Но все дело в том, что он просто боялся подойти близко к этой проклятой лошади, чтобы ее черт забрал. Тощая, тощая, а если она ударит копытом, допустим, в живот — конец Семе. А рот какой — боже мой! — там лежит язык, как десять Семиных языков, и все время плюется. Может быть, у этого друга насморк, но к нему подойти страшно! Отважившись, Сема поставил ведро с водой и, толкнув его слегка ногой, отбежал в сторону. Обошлось благополучно. Наполеон — так звали рыжего коняшку — укоризненно взглянул на Сему и с жадностью окунул морду в ведро. Вышел Герш. Заткнув за пояс кнут, он подошел к Семе и строго сказал:
— Я вижу, у тебя под руками не горит! Ну, смотри-ка сюда…
Через пять минут они были у колодца. Сидя рядом с Гершем, Сема старался не смотреть по сторонам, ему было стыдно. Но потом он подумал: «Что здесь стыдного?» — и, выпрямившись, даже нарочно стал заглядывать в лица прохожим. Когда Герш кричал: «Эй!», Сема, стараясь подделаться под грубый голос возницы, тоже кричал: «Эй!» Герш возмущенно ругал проклятого Наполеона, и Сема важно хлопал кнутом по тощей спине коняшки. Кому-кому, а Наполеону стало вдвое тяжелее…
Проехав молча несколько улиц, Герш гордо сказал:
— Ну как, приятно с Гершем ехать?
Сема промолчал. Сидеть возле толстого водовоза было жарко, смотреть в зад коню — скучно, таскать воду — трудно.
— Такой мальчик, как ты, должен был бы догадаться.
— О чем?
— С чем ты едешь? Ты едешь с водой. С кем ты едешь? Ты едешь с Гершем! Так все должны это знать.
И вот дребезжит по желтой пыли тачанка, стучит о колеса жестяное ведро, и на всю улицу раздается звонкий голос Семы:
…Опустившись в изнеможении на землю, Сема смотрит на Герша:
— На сегодня хватит?
— Да. Почин дороже денег.
— А сколько же я заработал?
— Сколько? Ты уже хочешь знать, Старый Нос? Сейчас посчитаем.
— Я считал.
— Молодец! Я тоже считал. Мы отпустили шестьдесят ведер. Так? Так. Магазаники брали у меня воду вчера? Брали. Шесть ведер долой. Гозманы брали у меня воду и вчера? Шесть ведер долой. Фрайманы брали и вчера? Четыре ведра долой… Гинзбурги брали и вчера? Три ведра долой… Итак, остается двадцать ведер — это новые клиенты, которых мы получили уже с тобой вместе. Значит, честно ты заработал одну пятую с двадцати — это будет четыре. Четыре — это будет две копейки. Две копейки все равно как у тебя в кармане. Получишь в четверг. Хорошо?
Сема молчит. Если бы он был сильнее, он ткнул бы этого Герша с его арифметикой головой в ведро. Такой прохвост! Отпустили шестьдесят, а считает двадцать. Но ведь те сорок ведер он своими руками из колодца вытянул и в дома занес. Почему же Герш кричит долой? Почему?
Медленно, опустив голову, идет Сема домой. Если так действительно живет вице-губернатор, то Сема ему не завидует.
Дедушка бегает взад и вперед по комнате. Устав, он садится на стул и сердито говорит: