Так жили люди. Если у них не было денег — это горе. Но если у них было хотя бы хазоке… Но у бабушки ничего не было: ни хазоке, ни денег. Отец ей ничего не оставил. Он и не имел ничего — даже места у железных ворот! Теперь она могла лишь купить у кого-нибудь наследственное право. Но где взять денег и на что способны ее старые руки?
— Не надо унывать, — утешает Фейга, — я подумаю. Может быть, купим хазоке. Знаешь у кого?
— У кого? — спрашивает бабушка.
— У Злоты. Она скубит курицы в резницкой. И она уже не хочет скубить. У нее сын — приказчик. И она продаст свое место — чтоб я так жила! И ты будешь сама себе хозяйка. Разве ты не сможешь поскубить утку или очистить гуся? — весело спрашивает Фейга.
Но бабушка не верит в такое счастье:
— На это ведь тоже нужны деньги.
— Достанем. Потом ты выплатишь.
И вот бабушка — хозяйка: она владеет правом чистить чужих кур… Она имеет место в резницкой. И, наверно, кто-нибудь уже завидует ей. Она владеет хазоке. Потом, когда вернется дедушка, она сможет кому-нибудь продать свое место. Она не будет просить дороже — она только вернет свои деньги.
Сема стоит у дверей сарайчика и с любопытством смотрит на резника.
С базара идут хозяйки с корзинками. Куры тоскливо кудахчут, предчувствуя близость конца; гуси уныло задирают головы, тычутся желтым носом в стенки кошелок, ища спасения.
Резник в засаленном сюртуке красным платком вытирает мокрые ловкие руки. Он молчалив и важен. Блестящий нож лежит на стойке. Серенький молодой петушок, вытянув шейку, готовится к прыжку. Вот он задорно мотнул гребешком и… но ему не уйти из равнодушных и сильных рук Нахмана. Резник двумя пальцами заламывает назад петушиную головку, быстро вырывает перья на шейке и, взяв со стойки нож, легко проводит лезвием по оголенному месту… Еще раз-другой метнулся петушок, закричал, вздрогнул, хлопнул крылышками и замер. Нахман поднимает петушка, ждет, пока стекут на каменный пол последние капли крови, и небрежно бросает его… Руки резника опять заняты: трепещет и изламывается гусь, смешно дрыгая посиневшими лапами.
— Ну и работа! — вздыхает Сема и смотрит на бабушку.
Она сидит на полу, у самых дверей, в черном, туго завязанном платке. Рядом с ней сидят еще две женщины; они косо смотрят на бабушку, пришедшую разделить их небольшой доход. Не так уж много птицы несут к резнику — одна бы управилась, а тут трое! Но бабушка сидит молча, она не зовет к себе хозяек, она только смотрит на прохожих тихим, просящим взглядом.
Кто-то, слышит Сема, спрашивает у резника:
— Это старуха Гольдина? — и добавляет: — До чего дошли!
Экономка Магазаника бросает бабушке на колени двух кур.
— Только чтоб было чисто. Чтобы не осталось ни одного перышка! — властно говорит она.
— Хорошо, — соглашается бабушка.
С любопытством хозяйки осматривает она курицу, дует на спинку, раздвигает перья:
— Желтенькая! Замечательная курица! Будет фунта полтора смальца. Сколько отдали?
Но экономка молчит, и бабушка, вздохнув, начинает быстро вырывать перья. Руки ее измазаны кровью, платье покрылось темными пятнами. «Какая жирная курица, — думает бабушка, — мясо будет хорошее, косточки мягкие — ведь она еще молодая!»
— Скоро уже будет конец?
— Сейчас, — отвечает бабушка. — Одну минуточку!
На серую ладонь ее летят две монетки; она приподнимает руку и, сощурив глаза, внимательно смотрит на них:
— Сема, сколько тут?
— Четыре копейки.
— Ну, тоже неплохо.
Бабушка раскрывает висящий на шее черный мешочек, бросает обе монетки и крепко затягивает шнурок. Почин дороже денег!
Вечером Сема, улыбаясь, спрашивал бабушку:
— Ну, большая прибыль?
— Лучше, чем ничего.
— А что же будет со мной?
— А что же должно быть с тобой?
— Я должен зарабатывать деньги. Ты слышала — он мне сказал: «Береги бабушку!»
— Слышала, все слышала…
— У тебя уже есть свое хазоке. А у меня?
— Но ты еще маленький ребенок.
— Я не ребенок! Довольно из меня делать ребенка. Я должен зарабатывать деньги! — упрямо повторяет Сема.
— Ну хорошо, — соглашается бабушка. — Пойду с тобой к Фрайману.