— Ох ты, горе-музыкант! — а дальше всегда добавляли:
— А как дела со струнами? Ведь у культкомиссии денег-то нет.
Сахалинский тоже советовал ему, не веря в организацию кружка, поставить вопрос на завкоме.
— Ведь нам и струны нужны. Да как же и без руководителя? Ничего не выйдет…
А Федька снова хватал за рукава и снова тревожно спрашивал:
— А ты остаешься?
В среду в завкоме они собрались. Уборщица ворчала, ругала «полоумных» ребят, которые часов не замечают: «люди давно по квартирам, а они, малохольные, тренькают и визжат».
Федька постучал кулаком по спинке стула и хрипло крикнул:
— Тише… все готовы? Начинаем… Три, четыре…
Он строго и ободряюще махнул рукой и, сжавшись в комок, ждал потока первых звуков. Они пришли и надолго увлекли ребят.
Тихонов из кочегарки. Нискорослый, худощавый, в серой кепке.
Он любит радио. И вечером дома тихо, нежно, осторожно возится с четырехламповым приемником. Каждая новая «пойманная» станция, чистота звука доставляют ему громаднейшее удовольствие.
Он любит приглашать к себе ребят, особенно в четверг. В четверг широковещательная не работает и можно раньше «ловить» заграницу.
И вы бы посмотрели, с каким чувством, с какой гордостью толкует, объясняет он устройство приемника! Как он хорошо знает эфир. Знает то, о чем многие никогда и не слышали.
Но последнее время Тихонов стал как-то нервнее. О чем-то подолгу шушукается с ребятами… И однажды на бюро коллектива.
— Я, ребята, предлагаю установить у нас радиостанцию.
И посыпались термины, схемы, которыми Тихонов подтверждал возможность устройства радио на заводе.
— Таким образом мы сможем радиофицировать всю электростанцию. Также и наш будущий клуб. А в клубе уж вы как хотите, ребята, а комнату нам предоставьте. Штаб наш там будет. А потом… потом мы возьмемся за радиофицирование всех квартир рабочих нашей электростанции.
Каким энтузиазмом горел Тихонов. Это была его первая речь… Никогда он еще так и в такой обстановке не выступал. Сколько своеобразного пафоса было в каждом его слове.
А ему:
— Ходатайствовать перед завкомом и соответствующими организациями об отпуске средств на организацию радиостанции.
Так сухо, по протокольному звучали слова постановления бюро коллектива.
И так потихоньку, с мыслью «Даешь клуб» — комсомольцы группировались вокруг маленьких дел. Дела, которые организовали этих ребят. Дела, которые изживали комсомольскую безработицу.
У большого медного бака молодежь кабельной сети проводила свой обеденный перерыв.
Особенно шумно бывало здесь в эти часы — смех, шутки сыпались со всех сторон.
Ося говорит, что больше в коллективе не будет активистов — промямлил Бугрин собственно ни к кому не обращаясь.
— Как так?
— Больше нагрузок не будет?
— Путаешь, браток…
— Ничего не путаю, так и есть.
— А сборщики, уполномоченные?
— Ничего не будет.
— Вот это здорово, ребята… И молодой звучит смех, заполняя собою все.
А уж Сашка и обрадовался, что сборщиков не будет.
— Обрадуешься, если с вас, чертей, членских взнос, что с камня воду выжимать приходится.
— Э… дело прошлое, а без нагрузок куда как легче…
— Легче-то легче, а с работой-то как?
— Ося говорил, что лучше будет, — прожевывая булку, сказал, снова вмешиваясь в разговор Бугрин.
— Как лучше-то? Ведь никто работать не будет.
— Нет, лучше будет — протянул Бугрин.
— Да не тяни, говори, что Ося сказал?
— Ну, что волынишь? Говори…
— Да я, братцы, до конца-то и не дослышал. Покурить пошел…
— Дурак ты, братец…
На некоторое время ребята замолчали. Изредка один или другой передавали кружку Саньке, который сидел около бака. Тот умудрялся наливать ее одной рукой, держа большим пальцем кружку, а мизинцем открывать кран бака.
Все с нетерпением ждали этого момента, так как каждый раз Санька, успешно налив кружку, не удерживал ее и, закрывая кран, регулярно заливал свои колени и валенки.
— Ого-ого. Шпарь, Саша. Шпарь, чище будет.
— Не лей на штаны, глянец смоешь.
А тот неизменно отвечал:
— Ничего. Не беспокойся… В «Пассаже» чай куплено, а не на «барахолке». Выдержат и кипяток…
— Нет, а все-таки, ребята, путает что-то Тиша о нагрузках-то. Нельзя без них — снова вернулся к старому разговору один из ребят.
— Ясно. Вот хоть взносы. Ведь и сейчас задолженность есть, а тогда и подавно ни черта не соберешь.
— А что, Саша, ведь ты без любви взносы-то собираешь? А?
— Нет, ничего. Сперва действительно неохотно, а потом привык. Да и надо ведь…