Передают, что в древности, в царствование император Монто-ку, в восьмой день третьей луны 3-го года Сайко, тоже случилось великое землетрясение. Тогда, говорят, свалилась голова у статуи Будды в Великом Восточном храме. Сказывают также, что в великое землетрясение пятого дня четвертой луны 2-го года Тэнгё император покинул свой дворец и поселился в шатре, раскинутом в пяти дзё от дворца Неизменного Покоя, Дзёнэйдэн. Но то случилось в далекой древности, что толку сейчас вспоминать об этом! Нынешнее же землетрясение было столь ужасным, что мнилось, даже в грядущие времена никогда не повторится такое!
Люди с сердцем и совестью, горько вздыхая, говорили: — Император, украшенный всеми Десятью добродетелями, повелитель десяти тысяч колесниц, покинул свою столицу, священная особа его погрузилась на дно морское... Министров и вельмож на позор возили по улицам, головы их вывесили у врат темницы на всеобщее поругание... С древних времен и до наших дней грозен был гнев мертвых духов! Кто знает, что будет теперь с нашим миром?! — и все, до единого человека, сокрушались и горевали.
2. Красильщик
В двадцать второй день восьмой луны того же года преподобный Монгаку, настоятель храма в Такао, прибыл в Камакуру. На груди у него висела сума, а в той суме лежал подлинный череп Левого конюшего Ёситомо, родного отца властителя Камакуры Ёритомо. Послушник, сопровождавший Монгаку, вез череп Масакиё Камады, верного вассала покойного Ёситомо. Оказалось, что череп, привезенный Монгаку в минувшем 4-м году Дзисё, был вовсе не настоящим. Подобрав чей-то достаточно старый череп, он завернул его в кусок белой ткани и предъявил князю Ёритомо, чтобы подвигнуть того к восстанию. Князь поверил монаху, поднял восстание и покорил всю страну, убежденный, что Монгаку доставил ему подлинные останки отца, как вдруг снова появился Монгаку и привез новый череп.
Этот череп сохранил некий красильщик, долгое время служивший покойному Ёситомо и пользовавшийся его расположением. Скорбя о том, что череп господина вот уже несколько лет висит у врат темницы и некому молиться за упокой души убиенного, он отправился к тогдашнему начальнику сыска, выпросил у него череп, снял с дерева, а затем рассудил, что сын покойного хотя и находится сейчас в ссылке, но кто знает, как повернется в Дальнейшем его судьба? Человек он надежный, и если преуспеет в мире, то, несомненно, захочет отыскать отцовские кости... И вот, приняв все это в соображение, красильщик тайно от всех спрятал череп в храме Энкакудзи, на Восточной горе Хигасияма. Монгаку проведал об этом, взял череп и вместе с красильщиком отбыл в Камакуру.
Когда стало известно, что сегодня Монгаку прибудет в Камакуру, князь Ёритомо самолично выехал встретить его к речке Катасэ и возвратился оттуда со слезами на глазах, в траурном одеянии. Праведного Монгаку проводили на помост, а князь остался стоять во дворе и так, стоя ниже монаха, принял отцовский череп — трогательное, прекрасное зрелище! Все самураи, присутствовавшие при этом, — и владетельные, и худородные, все как один пролили слезы волнения!
Расчистили островерхие скалы, воздвигли новое святилище в честь покойного отца князя и назвали эту молельню обителью Победоносной Жизни. При дворе государя-инока тоже, как видно, были тронуты этим событием и прислали в Камакуру высочайший указ, жалующий Левому конюшему Ёситомо посмертно должность Среднего министра и звание вельможи второго ранга. Передают, что отвезти сей указ поручили Левому советнику Канэтаде.
Как прекрасно, что князь Ёритомо, благодаря своей воинской доблести, не только преуспел сам и возродил былую славу своего рода, но стараниями сына дух отца тоже удостоился почетного придворного звания и получил высокую должность!
3. Ссылка дайнагона Токитады
В двадцать третий день девятой луны того же года властитель Камакуры Ёритомо прислал ко двору государя-инока распоряжение отправить в ссылку в различные края и земли всех отпрысков дома Тайра, кто еще оставался в столице. Прошел слух, что дайна-гона Токитаду сошлют в край Ното, его сына Токидзанэ — в край Кадзуса, Нобутомо, Главного казначея, — в край Аки, чиновника Военного ведомства Масааки — в край Оки, епископа Сэнсина — в край Ава, настоятеля храма Торжества Веры Ноэна — в край Бинго, преподобного Тюкая — в край Мусаси... Глотая слезы разлуки, разъезжались они в разные стороны, не зная, что ждет их впереди, не ведая, суждено ли свидеться вновь... Нетрудно понять, как скорбно было у них на сердце!
Осужденный на ссылку, дайнагон Токитада навестил государыню Кэнрэймонъин, обитавшую в Ёсиде.
— Мне, Токитаде, — со слезами на глазах сказал он, — назначена суровая кара, уже сегодня меня отправляют в ссылку. Пока я находился в столице, я заботился о вас, меня тревожила ваша участь. Вот почему тяжко мне покидать столицу...
— Да, это правда, из близких мне людей, родных и знакомцев, только вы один у меня остались... Кто теперь меня пожалеет, кто навестит, кто захочет проведать? — не в силах сдержать слезы, ответила императрица.
Этот дайнагон Токитада был внуком Томонобу прежнего правителя земли Дэва, и сыном Токинобу, Левого министра и сановника Военного ведомства. Он доводился старшим братом покойной государыне Кэнсюнмонъин, родным дядей покойному императору Такакуре. Слава его гремела, он считался первым человеком в стране, не было предела его величию! К тому же супруга Правителя-инока, госпожа Ниидоно, была его старшей сестрой, так что любая должность, любое звание были ему доступны. Оттого он и продвигался в чинах так быстро, стал дайнагоном, вельможей второго ранга, а должность главы Сыскного ведомства исполнял целых три раза кряду. По его приказу всем пойманным ворам и разбойникам рубили правую руку по локоть, не разбирая правых и виноватых, за что и прозвали его в народе Свирепым... Когда государь-инок послал на запад указ, повелевая возвратить в столицу царствующего владыку и три священные регалии императорского дома, не кто иной, как сей Токитада, приказал выжечь на лбу государева посланца Ханакаты клеймо с новым именем Намиката. Раньше государь-инок хотел оставить дайнагона в столице в память о любимой супруге — ведь дайнагон был старшим братом покойной государыни Кэнсюнмонъин, — однако из-за столь жестокого злодеяния разгневался чрезвычайно! Куро Ёсицунэ тоже пытался как-нибудь вымолить дайнагону прощение — ведь они породнились! — но ничего не добился.
Токииэ, шестнадцатилетний сын дайнагона, избежал ссылки; он пребывал у дяди своего Токимицу. В час последнего свидания с отцом, вместе с матерью своей, госпожой Соцуноскэ, цеплялись они за рукав дайнагона, держались за край одежды, скорбя о предстоящей разлуке.
— Раньше ли, позже — все равно пришлось бы расстаться! — твердо произнес дайнагон, однако в душе он, наверное, очень страдал. На склоне лет пришлось ему разлучиться с женой и сыном, с которыми он жил душа в душу, и, обращая взор к родимой столице, исчезающей в заоблачных далях, пуститься в неблизкий путь, в далекий северный край, о котором раньше знал он лишь понаслышке. «Там вдали виднеется Сига... Вот Карасаки... А это — залив Мано, бухта Катада...» — говорили сопровождавшие его люди, и дайнагон, прослезившись, сложил стихи:
Только вчера, казалось, скитался он по волнам в Западном море, терпя муки от беспощадных врагов, а сегодня, погребенный в снегах на севере, глядел на тучи, плывущие по небу в родные края, и горечь разлуки с любимыми причиняла ему еще большие муки.