С дальнего поля доносился стрекот машины. Ветерок приносил обрывки слов. Над серебряными волнами колосьев струилось теплое марево. Пронзительно верещали кузнечики.
Лена связала свой первый сноп.
Таня подхватила его и понесла на чистое место. Сноп оказался неожиданно тяжелым. Таня несла его, и острые соломинки кололи ладони.
А потом потянулись часы, когда Таня уже не смотрела по сторонам. Власьевна и Марья Петровна ушли далеко вперед. Лена не поспевала за ними и, не разгибаясь, вязала и вязала снопы, а Таня таскала их и складывала в суслоны. От колкой соломы болели ладони.
Сначала она носила снопы на весу, потом на плече, потом в обнимку, и каждый сноп казался ей тяжелее предыдущего. Лодыжки ног исколола стерня, они покраснели и вспухли.
Леночке, видимо, тоже было нелегко. Она старалась не отставать от косцов, одной рукой захватывала охапку колосьев, связывала их свяслом, придавливала коленом и снова наклонялась за новой охапкой. Пот заливал ей лицо. Пыль припудривала мокрые веки. Выбились из-под косынки золотистые прядки, и Леночке некогда было поправить их.
А на поле был скошен только маленький кусок.
Солнце уже весело гуляло в небе, прижигая Тане затылок. Изредка Марья Петровна и Власьевна останавливались, вынимали из мешочков, висевших на поясе, оселок и точили косы. И сейчас же со всех концов отзывались другие поля; "дзинь-дзинь-дзинь",- звенел по всей земле серебряный звон - вестник богатого урожая.
Когда Тане показалось, что она больше не ступит ни шагу и не сможет поднять ни одного снопа, Власьевна крикнула: "Обедать!"
По проселку издали послышался стук копыт. Смуглый человек в военном кителе остановил коня. Власьевна поспешила к нему.
- Здорово, Афанасия Власьевна! Что, за школьный участок принялись?
- Здравствуйте, Сергей Иванович, надо ведь...
- Ну, ну, хорошее дело. Уж что у тебя в руках, о том мне заботиться не надо. А там как? - всадник кивнул на поля.
- Трудно, а справятся.
Лена стояла, опустив усталые руки.
- Что ж ты не познакомишь, Власьевна? Верно, новая учительница?
- Да, Лена Павловна.
Всадник нагнулся с седла, внимательно оглядел Лену и протянул руку:
- Секретарь райкома Набоков. Устали?
Лена кивнула головой.
- Ну, ну, отдохните. Ты, Власьевна, не очень загоняй девушек. Думаешь, все такие, как ты, двужильные... А вы, Елена Павловна, если что нужно, не стесняйтесь, звоните ко мне или приезжайте. Начинать работу не всегда легко...
Набоков взял под козырек и тронул было коня. Но Власьевна схватила коня под уздцы.
- Нет, ты подожди, Сергей Иванович,- сказала она строго, вдруг переходя на "ты",- скажи мне, давно ли ты по полям скачешь?
- Часа в четыре утра выехал, а что?
- Люди добрые,- изумилась Власьевна,- он еще спрашивает! Да ведь я тебя вот этаким знала,- Власьевна показала на метр от земли.- И всегда ты неугомонный был. Ведь не ел ничего с утра? Не ел?
Власьевна допрашивала сурово.
Набоков нагнулся с седла и ласково положил руку Власьевне на плечо.
- Честное слово, мать-командирша, позавтракал в "Маяке".
- Смотри мне!
Власьевна отпустила повод, и конь, словно обрадовавшись свободе, сразу взял рысью.
Таня посмотрела вслед всаднику. Он поехал к дальнему полю.
Марья Петровна расстелила на земле холстинку; Власьевна развязала узелок с печеной картошкой.
Но Таня не могла есть; ей хотелось только лечь и опустить руки в холодную воду. Леночка тоже сидела, понурив голову; руки ее дрожали.
- Притомились, доченьки,- сказала Власьевна ласково,- ну, ничего, привыкнете. Спервоначалу так трудно. Ты ляг, Чижик, полежи.
Таня растянулась на земле и не заметила, как заснула.
Когда она проснулась, Марья Петровна и Власьевна косили уже далеко впереди. Таня шевельнулась; заныла спина, и колени не захотели сгибаться. Первые несколько шагов сделать было трудно, ноги были как деревянные. А когда Таня схватилась горячими ладонями за колючее свясло,- слезы выступили у нее на глазах. Но Леночка работала за двоих: вязала снопы и складывала и сильно отстала от косцов.
И Таня принялась за работу. Сначала было, ох, как трудно, но потом спина прошла и ноги разошлись. На ладонях вздулись мозоли...
* * *
Когда солнце ушло за холмы, Власьевна остановила работу.
- Теперь,- сказала она,- вы идите домой, а то изработаетесь в первый же день. Чижик пусть спать ложится; ты, Лена Павловна, сделай милость, раздуй самоварчик. А мы с Марьей Петровной еще чуток покосим.
Леночка пыталась было протестовать, но Власьевна прикрикнула на нее по-хозяйски. Сестры стали собираться домой. Совсем уже рядом, на соседнем поле двигалась какая-то машина, взмахивая широкими крыльями.
- Это что? - спросила Таня.
- Лобогрейка.
- Что такое?
- Жнейка такая, лобогрейкой называется.
- А почему?
- Народ так прозвал, потому что за ней снопы вязать,- лоб согреется, пот польет, а и вытереть некогда.
- А кто на ней работает?
Власьевна поглядела из-под руки.
- Кажется, Миша Теплых. Ну, иди, иди, не задерживайся.
Дома Лена вскипятила самовар, накормила Таню щами. Она двигалась по избе медленно, с трудом; видно было, что каждое движение причиняет ей боль. Ладони у нее вспухли.
Тане пришлось долго мыться: солома и мякина прилипли к потному телу, раздражали его и царапали. Зато как приятно было вытянуться на чистых прохладных простынях!
Таня повернулась на бок, начала засыпать и вдруг увидела, что Лена снова повязала платком косы, посмотрела на свои горящие руки и направилась к двери.
- Куда ты? - спросила Таня.
- Пойду еще помогу.
- Тебе же очень трудно, Леночка...
Сестра склонилась над Таней.
- А как ты думаешь, Чижик, если папе там очень трудно,- он бросит своих друзей в тяжелую минуту?..
И Леночка поцеловала Таню и скрылась за дверью.
Помощники
Хлеб!.. Таня знала, конечно, что хлеб не сам по себе растет, что для этого должны немало потрудиться колхозники; но никогда она не думала, что собрать большой урожай так трудно и так важно. Она и не представляла, что тысячи, миллионы людей думают о хлебе; о каждом снопе, о каждом зерне дни и ночи, ночи и дни...
Вот пришла уборочная, и в полях ни на минуту не смолкает шум работы. Как в городе сутками шумели заводы, рабочие не выходили из цехов, как на фронте солдаты с жестокими боями шли вперед и вперед, так и колхозники не уходили с поля, не разгибали спин, идя вперед и вперед от делянки к делянке.
Убирали машинами, косили косами, жали серпами.
Даже заводы, работая для фронта, не забывали о жнейках, ученые упорно выращивали новые сорта хлебов, газеты печатали рядом с фронтовыми сводками сводки с колхозных полей. Из района приезжали люди, по телефону требовали отчета о каждом дне, о каждом килограмме, помогали, советовали, требовали...
"Хлеб, хлеб, хлеб",- было у всех на устах.
И всем этим огромным трудом - на фронтах, на заводах, на колхозных полях - руководил один всенародный штаб - партия.
- Власьевна,- удивлялась Таня,- зачем столько хлеба? Почему нельзя немножечко отдохнуть?
- Да ведь, Чижик, война... Бойцы врага пулей бьют, а мы зерном.
- Как зерном?
- Фашисты думали: поразорят колхозы в тех местах, что временно у нас взяли, и наши бойцы начнут голодать. АН нет! Мы в других колхозах вдвое, втрое собрали и всех накормили. Ну, а для этого, видишь, как работать надо.
Таня видела и сама старалась работать лучше на школьном участке.
"И я вас зерном",- думала она, склоняясь над снопом, когда уж очень болели руки.
* * *
И вот неделя прошла.
На школьном участке, словно крепости, стоят золотые суслоны, сохнут на ласковом осеннем ветерке.